Разговоры с друзьями

В самолете я поделилась наушниками с Бобби, свои она забыла. Пришлось выкрутить громкость до максимума, чтобы расслышать хоть что-то сквозь шум двигателей. Бобби боялась полетов, по крайней мере, так она говорила, но мне казалось, что она просто в это играет. В полете она обычно держала меня за руку. Хотелось посоветоваться, как себя вести, но узнай она о случившемся, ужаснулась бы, что я вообще еду в Этабль, тут у меня сомнений не было. Я в каком-то смысле тоже была потрясена, но и восхищена. До того лета я и понятия не имела, что способна принять подобное приглашение от женщины, с чьим мужем не раз спала. Этот факт меня болезненно занимал.

Бобби почти весь полет проспала и проснулась только после приземления. Когда пассажиры начали вставать и снимать багаж с полок, она сжала мою руку и сказала: с тобой так спокойно летать. Ты настоящий стоик. В аэропорту, пропахшем освежителем воздуха, Бобби купила нам черный кофе, а я выясняла, на какой автобус нам нужно сесть. В школе Бобби изучала немецкий и по-французски не говорила, но куда бы мы ни пошли, она умудрялась ловко изъясняться мимикой и жестами. Мужчина за стойкой кафе улыбался ей, как любимой кузине, а я в отчаянии твердила названия городов и автобусных маршрутов женщине в билетной кассе.

Бобби везде была своей. Хоть она и говорила, что ненавидит богатых, все-таки сама она была из состоятельной семьи, и другие люди с деньгами признавали ее равной. Ее радикальные политические взгляды они принимали за буржуазное самоуничижение – ничего серьезного, и болтали с ней о ресторанах и о том, где остановиться в Риме. Я при этих сценах чувствовала себя лишней, этакой озлобленной невеждой, боялась, что во мне разглядят человека бедного, к тому же коммунистку. Но и с людьми, похожими на моих родителей, я избегала общения: опасалась, что мой выговор претенциозен, а большая куртка с блошиного рынка выглядит дорого. Филип тоже страдал оттого, что выглядит богатым, хотя и в самом деле был богат. Обычно мы оба примолкали, когда Бобби непринужденно болтала с таксистами о политике и новостях.

Когда мы сели в автобус до Этабля, часы показывали шесть утра. Я была измотана, голова гудела, боль давила на глаза, и пришлось щуриться, чтобы рассмотреть билеты. Автобус вез нас сквозь зеленеющие поля, их окутывал белый туман, пронизанный солнечными лучами. Радио в автобусе негромко бормотало по-французски, порой голоса смеялись, потом звучала музыка. Мимо по обеим сторонам дороги проносились фермы, виноградники с написанными вручную указателями и безукоризненно чистенькие булочные с вывесками, выведенными аккуратными буквами без засечек. Машин на дороге почти не было – слишком рано.

К семи часам небо растворилось до нежной, кайфовой голубизны. Бобби спала у меня на плече. Я тоже уснула, и мне снилось, что у меня болит зуб. Вдалеке, в другом конце комнаты, сидела мама и говорила: ты же знаешь, лечение обойдется дорого. Я безропотно потрогала зуб языком, он выпал изо рта, и я выплюнула его в ладонь. Это все? – сказала мама, но я не смогла ответить, потому что из раны во рту хлестала кровь. Кровь была густой, вязкой и соленой. Я очень живо чувствовала, как она льется в горло. Сплюнь, сказала мама. Я беспомощно плюнула на пол. Кровь была ежевичного цвета. Когда я проснулась, водитель автобуса объявил: Этабль. Бобби нежно потянула меня за волосы.

12

Мелисса ждала нас на автобусной остановке у гавани, одетая в красное платье с запа́хом, глубоким декольте и красным поясом. Грудь у нее была пышная, и фигура «есть на что посмотреть» – не то что у меня. Она стояла, облокотившись на перила, глядя на море, гладкое, как лист пластика. Предложила нам помочь с сумками, но мы сказали, что сами справимся, и она пожала плечами. Кожа у нее на носу шелушилась. Выглядела она обольстительно.

Когда мы добрались до дома, навстречу выбежала собака – заскулила, заскакала на задних лапах, словно цирковая. Не обращая на нее внимания, Мелисса открыла калитку. Огромный каменный фасад дома с синими оконными ставнями, белая парадная лестница. Внутри было очень чисто, пахло средствами для уборки и солнцезащитным кремом. Обои с парусниками, книжные полки, забитые французскими романами. Нам отвели комнаты в цокольном этаже: у Бобби окна выходили во двор, у меня – на море. Мы отнесли багаж, и Мелисса сказала, что остальные завтракают на заднем дворе.

В саду стоял просторный белый шатер, а в нем – накрытый стол и стулья, парусиновые двери скатаны и перевязаны лентами. Собака шла за мной по пятам и тявкала, требуя внимания. Мелисса представила нас своим друзьям – Эвелин и Дереку. Оба, пожалуй, ровесники Мелиссы или чуть постарше. Они раскладывали столовые приборы. Собака снова затявкала на меня, и Мелисса сказала: да ты ей, похоже, понравилась. Ты знаешь, что ей нужен паспорт для путешествия морем? Прямо как ребенку. Я рассмеялась непонятно почему, а собака ткнулась мордой мне в ногу и заскулила.