Разговоры с друзьями

По будням я работала только с пяти до восьми вечера, но уставала так, что дома даже поесть сил не было. Я не успевала учиться. Из-за вечеров в закусочной мне не хватало времени читать книги по программе, но хуже всего было то, что рассеивалось внимание. Я не могла сосредоточиться. Понятия отказывались выстраиваться в стройные взаимосвязи, мой словарный запас сжался и утратил ясность. Получив второй чек, я сняла со счета двести евро и положила в конверт. Написала на бумажке: спасибо за ссуду. И отправила почтой на адрес Ника в Монкстауне. Он так и не сообщил мне, что все получил, но к тому времени я и не ждала.

Был почти декабрь. У меня осталось три таблетки в цикле, потом две, потом одна. Как только упаковка закончилась, все вернулось. Длилось не один день. Я, стиснув зубы, ходила на занятия. Боль накатывала волнами, и, когда она отступала, я была вся в поту и без сил. Помощник преподавателя вызвал меня, чтобы я рассказала о характере Уилла Ладислава, и я, хотя и дочитала «Мидлмарч», лишь открыла рот и тут же закрыла, как рыба. В итоге мне удалось выдавить: нет. Простите.

В тот вечер я шла домой по Томас-стрит. Ноги дрожали, и я уже несколько дней нормально не ела. Живот у меня как будто опух; на несколько секунд я привалилась к велосипедной стойке. Перед глазами все поплыло. Рука на стойке казалась прозрачной, словно негатив, который рассматривают против света. В нескольких шагах от меня оказалась церковь на Томас-стрит, и я зашаркала туда, одной рукой обнимая ребра.

В церкви затхло пахло ладаном, воздух был сухим. Колонны с витражами взмывали за алтарем вверх, словно длинные пальцы, играющие на пианино, а потолок был белым и мятно-зеленым, как пирожное. Я не бывала в церкви со времен детства. В сторонке сидели две старухи с четками. Я пристроилась позади них и рассматривала витраж, изо всех сил фокусировалась на нем, будто это могло спасти меня от исчезновения. От этой дурацкой болезни еще никто не умер, подумала я. Лицо у меня вспотело, или на улице было сыро, а я и не заметила. Я расстегнула пальто и вытерла лоб сухим концом шарфа.

Я втянула воздух носом, с усилием проталкивая его в легкие, и от усилия губы растянулись. Я стиснула руки на коленях. Боль пронзала позвоночник, проникала в череп, глаза слезились. Я молюсь, подумала я. Я взаправду сижу тут и молюсь Богу, прошу у него помощи. Я правда это делала. Пожалуйста, помоги мне, думала я. Пожалуйста. Я знала, что на этот счет есть свои правила, что надо уверовать в божественный порядок, прежде чем обратишься к Богу за помощью, однако я не верила. Но я же стараюсь, думала я. Я люблю ближних. Или нет? Я все еще люблю Бобби после того, как она порвала мой рассказ и покинула меня? Люблю ли я Ника, который больше не хочет со мной спать? А Мелиссу? Я ее вообще хоть когда-нибудь любила? А маму с папой люблю? Смогла бы я полюбить всех и каждого, в том числе и плохих людей? Я бессильно уткнулась лбом в сцепленные руки.

Вместо того чтобы думать о великом, я старалась сфокусироваться на незначительном, на самых заурядных вещах, которые приходили в голову. Однажды кто-то сделал скамью, на которой я сижу, думала я. Кто-то отшлифовал дерево и покрыл его лаком. Кто-то внес в церковь. Кто-то положил плитку на пол, кто-то застеклил окна. Человеческими руками был уложен каждый кирпич, закреплена каждая петля на каждой двери, разбита каждая дорожка снаружи, вкручена каждая лампочка в каждом уличном фонаре. И даже вещи машинного производства на самом деле были созданы людьми, которые сначала построили машины. И сами люди созданы другими людьми, и теперь они изо всех сил стараются построить семьи и воспитать счастливых детей. И я сама, и вся одежда на мне, и все слова, что я знаю. Кто забросил меня сюда, в эту церковь, с этими мыслями в голове? Другие люди – одних я знаю очень хорошо, с другими никогда не встречалась. Я – сама по себе, или я – это они? Это я, Фрэнсис? Нет, это не я. Это другие. Это я порой причиняю себе вред и боль? Пользуюсь незаслуженными привилегиями белого человека, воспринимаю чужой труд как должное, прикрываюсь обрывками гендерных теорий, чтобы избежать серьезных моральных обязательств, не принимаю собственное тело? Да. Я хочу избавиться от боли и поэтому требую, чтобы и другие жили без боли – моей боли, а значит, и их? Да, да.

Я распахнула глаза с ощущением, что поняла нечто важное, клетки моего тела словно засветились, как миллионы связанных между собой точек, я проникла к глубинному знанию. Потом я встала и упала в обморок.

* * *

Обмороки стали для меня обычным делом. Я убедила женщину, которая помогла мне подняться, что со мной такое уже случалось, и она рассердилась, типа: ну так разберись с этим. Во рту был неприятный привкус, но мне хватило сил идти самостоятельно. Процесс духовного пробуждения прервался. По дороге домой я зашла в «Сентру», купила две пачки лапши быстрого приготовления и шоколадный торт в коробке, а остаток пути прошла медленно, осторожно передвигая ногами.