Разговоры с друзьями

Да, конечно. Мне кажется, я и за себя-то плохо принимаю решения, но если ты считаешь, что тебе поможет, давай попробуем.

Понимаешь, я кое-что скрываю от Бобби и не знаю, как ей рассказать. Я не рисуюсь и дело никак не связано с тобой.

Вот уж никогда не считал, что ты рисуешься, сказал он. Ну давай.

Я сказала, что сначала перейду дорогу. Уже стемнело, и всё собралось вокруг островков иллюминации: витрины магазинов, раскрасневшиеся от холода лица, вереницы такси у тротуара. На другой стороне улицы хлестнули вожжи и раздался стук копыт. Я вошла в парк через боковые ворота, и уличный шум стих, словно застрял в голых ветвях и растворился в воздухе. Мое дыхание стелилось впереди белой дорожкой.

Помнишь, в ноябре я ездила в больницу на консультацию? – сказала я. И сказала, что все прошло нормально.

Сначала Ник помолчал. А потом сказал: я еще в магазине. Давай я сяду в машину, и мы поговорим, ладно? Здесь слишком шумно, погоди десять секунд. Я сказала: конечно. Левым ухом я слышала мягкий белый шум воды и как приблизились и удалились шаги, а правым ухом – голос кассы самообслуживания, мимо которой проходил Ник. Затем шорох раздвигающихся дверей, гул парковки. Слышала, как пискнула сигнализация, когда он отпер машину, как он сел и закрыл дверь. В наступившей тишине его дыхание стало громче.

Итак, сказал он.

Ну, выяснилось, что у меня клетки матки растут не туда. Такая болезнь, эндометриоз, может, ты слышал – я вот раньше не слышала. Это не опасно, ничего такого, но совсем не лечится, и из-за этого хронические боли. Я то и дело падаю в обмороки, это дико неудобно. И возможно, у меня не будет детей. То есть неизвестно, получится ли у меня. Наверное, глупо расстраиваться из-за того, что еще не известно наверняка.

Я шла под уличным фонарем, передо мной плыла моя тень – вытянутая и какая-то колдовская, такая длинная, что почти безграничная.

Расстраиваться из-за этого совсем не глупо, сказал он.

Не глупо?

Нет.

Последний раз, когда мы виделись, сказала я. Когда мы были в постели и ты остановился, я подумала, ну, знаешь… Что тебе со мной неприятно. Словно ты чувствуешь: со мной что-то не так. Бред, конечно, потому что эта болячка всегда у меня была. Но это был первый раз после того, как ты начал спать с Мелиссой, и я чувствовала себя уязвимой, не знаю.

Он вдохнул и выдохнул в трубку. Мне не нужно было его слов, разбора чувств и так далее. Я остановилась у мокрой скамейки рядом с бронзовым бюстом и села.

И ты скрываешь от Бобби диагноз, сказал он.

Я никому не рассказала. Только тебе. Я боюсь, если я расскажу, все будут воспринимать меня как больную.

Мимо прошел мужчина с крошечным йоркширом, и песик натянул поводок, чтобы обнюхать мои ботинки. На нем была стеганая курточка. Мужчина мельком улыбнулся, извиняясь, и они двинулись дальше. Ник молчал.

И что ты думаешь? – сказала я.

Про Бобби? Думаю, что тебе стоит ей рассказать. Все равно ты не можешь контролировать ее мысли. Это тебе не под силу ни здоровой, ни больной. Вот что происходит сейчас: ты ее обманываешь ради иллюзии контроля, которая, пожалуй, не стоит того. Я, впрочем, не переоцениваю свои советы.

Это хороший совет.

Холод скамейки пробрался сквозь шерстяное пальто до кожи и дальше, до самых костей. Но я не вставала, продолжала сидеть. Ник посочувствовал мне из-за болезни, а я ответила «да, спасибо». Он задал пару вопросов про симптомы, можно ли их лечить и может ли со временем стать легче. Он знает еще одну женщину с таким диагнозом, жену его двоюродного брата, и у них есть дети, сказал он, не понимаю, правда, как тебе это поможет. Я сказала, что ЭКО меня пугает, а он сказал: да, но они вроде обошлись без ЭКО. Сейчас ведь есть менее инвазивные способы лечения? Медицина определенно идет вперед. Я ответила, что не знаю.

Он кашлянул. Знаешь, последний раз, когда мы виделись, я боялся, что делаю тебе больно, и поэтому остановился. Вот и все.

Хорошо, сказала я. Спасибо, что сказал. Мне не было больно.

Мы помолчали.

Ты даже не представляешь, чего мне стоило не звонить тебе, в конце концов сказал он.

Я думала, ты совсем меня забыл.

Я боюсь забыть о тебе хоть что-то.

Я улыбнулась. И сказала: честно-честно? Ноги в ботинках замерзли.

Где ты сейчас? – сказал он. Ты уже не идешь, слишком тихо вокруг.

Я в Стивенс-Грин.

Правда? А я тоже в городе, в десяти минутах езды от тебя. Я не собираюсь нагрянуть, не волнуйся. Просто поразительно, что ты так близко.

Я представила, как он где-то сидит в машине, сам себе улыбается в телефон – как же он красив сейчас. Я засунула свободную руку под пальто, чтобы отогреть.

Во Франции, сказала я. Помнишь, однажды в море я попросила тебя сказать, что ты меня хочешь, а ты брызнул мне водой в лицо и велел отвалить?

Когда Ник заговорил, я все еще слышала улыбку в его голосе. Ты выставляешь меня каким-то уродом, сказал он. Я просто пошутил, я же не серьезно сказал тебе отвалить.

Но ты не смог признаться, что хочешь меня, сказала я.

Ну, все вокруг только об этом и твердили. И ты как-то некстати спросила.

Я должна была догадаться, что у нас ничего не получится.