Разговоры с друзьями

Я уставилась на него, не зная, что и сказать. Смотрела, как его пальцы стирают синюю краску с пакетика с сахаром и на них остаются тонкие синие следы. Наконец я несколько раз протянула «я», но Филип, видимо, не заметил. С мужем? – подумала я. Филип, ты же знаешь, как его зовут.

Что за странная жизнь? – сказала я.

Ты разве не спала с ними обоими? Люди болтали.

Нет, ничего подобного. А если бы и спала, что в этом плохого? Но такого не было.

А, ну ладно, сказал он. А я наслушался, что у вас там полное безумие.

Вообще не понимаю, зачем ты мне это рассказываешь.

И тут Филип изумленно взглянул на меня и заметно покраснел. Пакетик с сахаром выскользнул из пальцев, и Филип его поймал.

Извини, сказал он. Не хотел тебя расстраивать.

А чего ты ждал, пересказывая весь этот бред, – что я посмеюсь? Типа меня очень забавляет, когда люди болтают гадости за моей спиной?

Прости, я думал, ты знаешь.

Я втянула носом воздух. Знала, что могу просто встать и выйти из-за стола, но не знала, куда идти. Не могла придумать, где мне хотелось бы оказаться. Но все-таки встала, сняла пальто со спинки стула. Я видела, что Филип смущен и винит себя за то, что меня обидел, но сидеть тут с ним больше не могла. Я застегивала пальто, а он тихо спросил: куда ты?

Все нормально, сказала я. Забудь. Я пройдусь немного.

* * *

Я так и не рассказала Бобби ни про УЗИ, ни про разговор с врачом. Отказываясь признать свою болезнь, я как будто выталкивала ее за пределы времени и пространства, и она существовала только в моей голове. Если о диагнозе узнают другие люди, он станет реальностью, и мне всю жизнь придется провести больным человеком. Это могло помешать моим амбициям, среди которых значилось «достичь просветления» и «быть классной девчонкой». Я бродила по интернет-форумам, чтобы выяснить – у других такие же сложности? Я поискала «не могу рассказать людям, что я» и Гугл предложил: «гей» и «беременна».

Порой по ночам, когда мы с Бобби уже были в постели, звонил папа. Я потихоньку выходила с телефоном в ванную. Говорил отец все менее и менее внятно. Порой ему, похоже, казалось, что его преследуют. Он говорил: у меня появляются мысли, ужасные мысли, понимаешь? Мама сказала, что он звонит и своим братьям и сестрам, но что тут поделаешь? Когда они приезжали, его вечно не было дома. Часто на заднем плане слышался гул машин, и я догадывалась, что он на улице. Иногда он вроде как беспокоился о моей безопасности. Советовал: не попадайся им. Я отвечала: не попадусь, папа. Они меня не найдут. Здесь я в безопасности.

Я знала, что боль может накрыть меня в любой момент, и начала принимать максимальную дозу ибупрофена каждый день – просто на всякий случай. Я спрятала серый ежедневник вместе с упаковками обезболивающих в верхний ящик письменного стола и доставала, только когда Бобби была в душе или на учебе. Этот верхний ящик словно символизировал все, что со мной не так, все, что мне в себе не нравилось, поэтому каждый раз, когда я натыкалась на него глазами, меня начинало тошнить. Бобби никогда об этом не спрашивала. Она ни разу не упомянула УЗИ и не спросила, кто это мне названивает по ночам. Я понимала, что это моя вина, но не знала, что с этим делать. Мне хотелось снова почувствовать себя нормальной.

* * *

В те выходные мама приехала в Дублин. Мы вместе ходили по магазинам, она купила мне новое платье, и мы пошли обедать в кафе на Уиклоу-стрит. Она устала, я тоже вымоталась. Я заказал бейгл с копченым лососем и ковыряла вилкой скользкие кусочки рыбы. Бумажный пакет с платьем стоял под столом, и я то и дело нечаянно его пинала. Кафе выбрала я, и мама вежливо согласилась, хотя при ней я заметила, что сэндвичи здесь возмутительно дороги и подаются с салатами, которые никто не ест. Мама заказала чай, его принесли в чайнике с хрупкой фарфоровой чашкой и блюдечком, при виде которых мама отважно улыбнулась. Тебе нравится это место? – сказала она.

Ну ничего так, ответила я, понимая, что начинаю его ненавидеть.

На днях видела твоего отца.

Я подцепила вилкой кусочек лосося и отправила в рот. У него был вкус лимона и соли. Я проглотила, промокнула рот салфеткой и сказала: иии.

Ему плохо, сказала она. И это видно.

Да ему никогда хорошо и не было.

Я попыталась поговорить с ним.

Я взглянула на нее. Она безучастно разглядывала свой сэндвич или, может, только изображала безучастность, не желая показывать своих чувств.

Пойми, сказала она. Он не такой, как ты. Ты сильная, со всем умеешь справляться. Твоему отцу по жизни тяжелей.

Я взвесила ее слова. Это правда? И важно ли это, если правда? Я отложила вилку.

Тебе везет, сказала она. Хотя, может, ты так и не считаешь. Можешь ненавидеть его всю оставшуюся жизнь, если тебе так хочется.

Я не ненавижу его.

Мимо прошел официант, с трудом удерживая три тарелки супа. Мама посмотрела на меня.

Я люблю его, сказала я.

Вот так новость.

Да, я не такая, как ты.

Она рассмеялась, и мне стало лучше. Она потянулась через стол и пожала мне руку, а я не противилась.

31