Разговоры с мёртвыми

Достал из сумки наполовину пустую бутылку водки, стакан, пластмассовую бутылку с киселём и два прозрачных пакета с конфетами и блинами, порезанными на четыре неодинаковых треугольника.

Положил горсть конфет на светло-синее железо, открыл кисель, налил водки в стакан.

– Ну что, Юля Соколова, выпьем? – поднял стакан. – За упокой твоей души. Пусть земля тебе будет пухом.

Подождав, когда спирт разольётся по венам, сделал глоток киселя. Снова налил водки и выпил, и снова налил. Бутылка закончилась. Чирикали птицы, тепло гладило плечи и голову с озером хмеля внутри. Волны накатывались на берег и уходили в воду. Сон мягкой рукой провёл по ресницам, скользнул по щекам. Я наклонился вперёд, предплечья на коленях, голова опустилась к ладоням.

Как в пластилиновом фильме, передо мной поплыли рваные тени: облако, похожее на бегемота, его догоняла тень-карта сокровищ, за ним спешила пиратская лодка, на палубе которой команда головорезов играла в кости на тени-бочке. Их затмило лицо капитана, овал с двумя прорехами на месте глаз и точкой носа.

– Вернулся, – ржавым голосом сказал капитан. – Я знала, что ты вернёшься.

«Знала, знала, знала», – зашептали тени вокруг. «Вернёшься, ёшься», – вторили им косматые облака. Тени колыхались, пульсировали, собирались в клубки и бормотали: «Знала – ёшься, знала».

Сквозь пиратов, разорвав парус корабля, к моему лицу устремилась фотография с застывшей навсегда на ней улыбкой, голубыми глазами и короткими косичками.

– Знала, что ты вернёшься. Ты добрый.

«Знала», – шипел разбойник слева. «Вернёшься», – отвечал пират с другой стороны.

Фотография легла набок. Косички повисли вниз, голова точно лежала на подушке. Губы прошамкали:

– Спасибо, что пришёл. Я ждала тебя.

«Ждала. Тебя», – повторили пираты. Морская карусель вертелась с хохотом и визгом. Ждала – мужской грубый голос, тебя – детский голосок.

– Открой глаза.

Сон замуровал их.

– Открой глаза.

«Глаза», – мерзкое шипение. «Рой-йй, рой-йй».

– Открой глаза.

Карусель болталась и скрипела, круг за кругом: скрип, скрип, скрип. На искусственных лошадках нарисованные медведи, лисички и зайчики.

– Открой-й-й, – змеиный шёпот.

– Открой! – громкий крик.

– Открой глаза! – Мои плечи сотрясали чьи-то руки. – Не спи, не вздумай спать. Открой глаза, миленький. Ну, пожалуйста, – детский голос. – Не спи, только не спи.

Жжёт, и больно открывать веки. «Веки», – горячее дыхание в затылок.

– Миленький, пожалуйста.

Больно! Карусель сорвалась с оси и полетела, рассекая воздух, ударяясь о руки, колени, лавку, землю. Оборот на полной скорости, удар, удар, удар.

Меня вырвало. Я лежал на земле, передо мной – могильный холм, на лице тёплая и неприятная жидкость. Пол-литра водки не пошли впрок.

Встал, вытер лицо полотенцем, которым закрывают калитку, кое-как отряхнулся, убрал в сумку пожитки и сел отдохнуть перед дорогой.

– На кладбище вообще нельзя есть, – услышал я.

Оглянулся вокруг – никого.

– Кто здесь?

Неприятный холодок пробежал вдоль спины.

Тишина в ответ.

А меньше пить надо.

– Принимая еду на кладбище, открываешь путь злым духам. Они проникнут в тебя и завладеют телом.

– Да кто ты? – я встал.

Может, за деревьями кто-то прячется?

Оглянулся – никого.

– Ты где?

Вокруг только сосны, берёзы и траурные ограды.

– Сам знаешь.

Нет, нет и ещё раз нет. Земля на месте, фотография молчит, трупы выходят из могил только в фильмах ужасов.

– Поговори со мной, пожалуйста.

– Я…

Вокруг берёзы и сосны. И ни души.

– Я, – страх перехватил дыхание. – Я откопал тебя?

– Да, – ответ-гвоздь, пронзающий доски.

Я опустился на лавку и окунулся лицом в ладони.

– Ты откопал меня ночью, а утром меня зарыли, – сказала девочка. – Но это ничего. Теперь ты меня слышишь, а, если бы не помог мне, тогда не слышал бы. Знаешь, как тяжело быть одной? До скончания времён. И они уже закончились. Знать, что вокруг тебя полно людей и до них не докричаться. Земля глушит звуки. Я чувствую, как ходят наверху, знаю, что кругом такие, как я, но не могу дотянуться до них. Есть только я.

Новый ноготь на среднем пальце так и не вырос, вместо него – корка мяса, напоминание о первом спасённом покойнике.

Я умею говорить с мёртвыми. Я слышу девочку, а значит, должен слышать и других. На кладбище должен быть рой голосов. Оно кишит ими: мужские, женские – всякие. Голоса, они повсюду.

Я повернулся, открыл дверь и вышел.

– Ты куда? Подожди. Не покидай ме…

Фраза оборвалась, как только я пересёк границу между миром девочки и свободой.

Быстрым шагом, срываясь на бег и ломая ветки деревьев, добрался до могилы брата, дрожащими руками открыл дверь, упал на колени перед памятником.

– Паша, скажи что-нибудь.

Прислонился ухом к земле, стараясь поймать звуки из-под неё, но слышал только щебетание птиц.

– Что-нибудь, пожалуйста.

Прильнул губами к земле и прошептал:

– Что-нибудь. Паша, ты меня слышишь?

Вкус земли во рту. Да кто тебя услышит? Но ведь должно быть полно голосов.

– Паша, пожалуйста, скажи что-нибудь.

Чирик-чирик. Птицы поют из-под земли. А у неё нет вкуса. У неё вкус ничего. И птицы: чирик-чирик-чирик.

– Паша-а-а.