Разговоры с мёртвыми

Детские руки гладили меня по голове, проводили ладонями по щекам, по подбородку. Я не видел девочку, но знал, кто водит льдом по моему лицу, и прикосновения эти были бесконечно приятны.

– Ты не умирай, не торопись, – говорил детский голос. – Успеешь, всегда успеешь. Тебе плохо, я знаю. Поэтому ты пришёл. Поэтому ты меня услышал. Так ведь? Другие ведь не слышали.

Я, наверное, сломал руку.

– У тебя какое-то горе? Люди становятся настоящими, когда у них горе.

Я лежу, словно в одной кровати, в могиле с девочкой.

– Мне было двенадцать лет в той жизни. А сейчас мне вечность. Я вне возраста.

Снежинки опускаются на лицо и вспыхивают. Из тьмы я погружаюсь в ослепительную бездну, и снова во тьму. Я не вижу, с кем разговариваю.

– Меня сбил автобус. Представляешь? Сразу насмерть.

Огромный автобус несётся с бешеной скоростью по дороге. Девочка на пешеходном переходе оборачивается на шум. Визг тормозов, вскинутые вверх руки, ужас во взгляде. БАМ – шипастая клякса в журнале комиксов. Кровь на асфальте, задранное на спине платье, видны голые ноги и белые трусики, голая спина.

Осень. Могила совсем свежая. Девочка не могла так легко быть одета осенью.

Не могла, но в той аварии, которой однажды я стал свидетелем, всё произошло именно так. Только там была не девочка, а красивая девушка, и не автобус её сбил, а на мотоцикле она разбилась вместе со своим парнем. Они врезались в стену дома. Неслись, как безумные, по улицам города, навстречу машина, парень не справился с управлением – и «Бах!»

На девушке летнее платье. Оно порвалось и задралось до шеи. Лифчика не было, и свидетели аварии пялились на голую спину. Правая рука изогнулась так, что красавицу приподняло от земли и из-под её платья выглядывала грудь. Девушка была великолепна. Смерть обнажила её и поселила похоть в глаза живых мужчин.

Никто не пытался ей помочь. Мотоциклиста увезла «Скорая помощь», а его подруга осталась лежать мёртвой. Чтобы понять это, не требовалось проверять наличие пульса на сонной артерии и делать искусственное дыхание: стена и асфальт вокруг красавицы измарались в крови. И летняя ткань пропитана кровью, и длинные светлые волосы, и лица похотливых мужиков. И солнечный день, и само солнце. Белым пятном в красной луже выделялись тонкие, просвечивающие трусики. Голые босые ноги. Один босоножек лежал рядом с телом, второй, как ни искал, я не обнаружил.

Водитель машины, пытаясь убедить себя, что не виноват, бормотал:

– Как же так? Что же он… Я – из-за поворота, а он – навстречу. Не успел, выкручивать начал…

Он закрыл лицо руками и опустился на корточки возле своей «девятки».

– Что делать? – твердил он сквозь ладони.

Солнце плескалось на месте аварии, и оттого казалось, что авария – шутка. Никто не умер, на асфальте – манекен из магазина, а сломанный мотоцикл здесь случайно: кто-то положил его недалеко от манекена в качестве злой, неуместной шутки. И шутка удалась.

– Я даже не успела испугаться, – сказала девочка.

Старуха с косой проходила мимо, мурлыча под нос. Вдруг происходит авария. Она краем глаза замечает нечёткую линию автобуса, удар, вскинутые руки, вздёрнутый кадык и грязные детские щёки, как будто по ним размазали густые, как шоколад, слёзы. Подходит к кукле на земле, теребит её ногой – та бездвижна – и волочит за собой, покидая место трагедии.

– Побудь со мной ещё немного. Не уходи.

Да я пошевелиться не могу – куда я уйду?

– Поговори со мной.

О чём говорить с трупом?

– Арх, – выдавил я.

Снег всё падал и падал. Я закрыл глаза, но снег проникал через веки.

– Тебе больно, бедняжка?

Да, чёрт возьми, мне очень больно! Я спасал человека, а откопал труп.

– Мёртвые тоже люди.

Да, и я тоже сдохну в этой могиле.

– Нет, ты не умрёшь. Но не оставляй меня так быстро. Ты ведь будешь ко мне приходить? Ты ведь приходишь к родственникам.

В гости? Здравствуйте! Как дела? Может, чаю?

– Ты дурачок, – худая рука гладила мои волосы.

Я некрофил, а к тому же ещё и педофил.

– Не переживай. Всё не так плохо.

Конечно, не так. А гораздо хуже. Если меня найдут здесь, я до скончания веков пробуду за решёткой.

– Я понимаю, что не могу тебя держать. Тебе здесь не место. Но ты ведь ещё побудешь со мной немного?

Я не могу встать. Может, я тоже мёртв?

– Нет, – рука перестала гладить волосы. – Я понимаю, что ты должен идти. Я не дура. Прости меня.

Девочка вздохнула.

– А, впрочем, какое тебе дело?

Короткая пауза и сталь из уст ребёнка:

– Встань! Встань и иди в свой мир!

Вот так просто я должен был встать и пойти. Но как?

– Не могу тебе помочь. Должен сам.

Сам? Я ни черта не вижу.

– Открой глаза.

Как? Свет прожигает мои зрачки.

– Открой, говорю.

Со страхом разжимаю веки. Снега больше нет, но по-прежнему ничего не видно.

– Скоро глаза привыкнут к темноте.

В тишине сквозь меня проползает время. Я вижу лицо трупа рядом с собой. Настолько близко, что могу дотянуться до него языком.

Надо думать, как выбираться отсюда. Яма глубокая. Как из неё выбраться без помощи?