Читаем Разговоры с мёртвыми полностью

В восьмом классе мы искусственно вызывали клиническую смерть. До обморока давили руками на солнечное сплетение.

Один вставал к стене. Другой, накрыв ладонь левой руки ладонью правой, давил в область груди.

По телу разливалась неторопливая слабость, в голове мутнело, на глаза накатывала пелена, как при лёгком опьянении. Мы становились легче и, казалось, вот-вот взлетим. У смерти был приятный вкус.

Мы покидали реальность, и так не хотелось возвращаться обратно.

Но был ещё страх не проснуться. Поэтому старались потерять сознание раньше, чем способность соображать.

Тебя окутывают мягкие волны, тебе давят на грудь, веки становятся тяжелее медных монет, кислород покидает вены, вытекает из пальцев, струится по плитке на полу. Грязно-зелёные стены подъезда расширяются, гудят голоса друзей, ноги подкашиваются.

Умирать не хотелось. Хотелось ненадолго потерять контроль над собой. Ровно настолько, чтобы знать, что есть возможность вернуться в тело. И водку пили по той же причине.

А взрослые пьют, чтобы забыться.

Ты валишься на пол в следы от сотен ботинок. Друзья подхватывают тебя и волокут на свежий воздух.

Когда очнёшься, на тебя посмотрит ночь.

На лавке у подъезда, ты изучаешь звёздное небо. Веки по-прежнему тяжелее медных монет, но что-то изменилось. Что-то стало по-другому. И друзья стали ближе. Вот они – рядом. И где-то в сердце возникает любовь к любой детали вселенной: пошарканным доскам под тобой, манящим звёздам, листьям на ветках берёз и окнам панельных домов.

Твой друг наклонился над тобой и спрашивает:

– Как ты?

Встряхнув головой, ты перекатываешься на бок, свешиваешь ноги с лавочки и садишься. Голова опущена, предплечья на бёдрах.

– Всё нормально? – спрашивает меня Андрей Краскин.

– Как в танке после взрыва.

– Путём. Кто следующий?

Опыт умирания дают таблетки «Димедрол». Он гораздо хуже, чем искусственные обмороки.

У всех своя доза: кому-то хватает двух таблеток, кто-то съедает шесть.

Через двадцать минут ты превращаешься в большой отёк. Как будто отлежал всё одновременно. Непослушные руки и ноги, и голова, прибитая гвоздями к подушке. Передозировка вызывает галлюцинации, ни один орган не слушается, мозг тяжелеет, рискуя взорваться от давления.

Тогда лучше всего лечь спать.

Обшитые войлоком стулья, книги и шкаф окутывают тебя, трогают щупальцами, кружатся, набирая обороты. Одеяло давит на грудь. Ты мечтаешь о сне, но желудок мечтает вылезти наружу. Язык распух, как влажная губка. Комната вертится всё быстрей и быстрей. Хорошо хоть родителей нет в квартире. А то бы они сидели верхом на шкафу, грозя кулаками с высоты и зыркая на тебя из-под очков.

И так длится до тех пор, пока не уснёшь.

Мы покупали «Димедрол» упаковками по пятьдесят таблеток. Одному человеку хватало упаковки в среднем на полторы-две недели.

В девяносто третьем в обиход вошли наркотики. Колоться было модно, наркоманов уважали и боялись, как людей, которым доступно что-то, что в нормальном состоянии никогда не увидеть и не понять. Ходили слухи о сказочных видениях и нечеловеческих возможностях, полученных под действием наркотиков.

Первое время наркоманы смешивали «Димедрол» с «Пентальгином» и пускали смесь по вене. Вскоре перешли на ханку. Героин и кокаин был только в зарубежных фильмах. Все слышали о герыче с коксом, но никто их не пробовал.

Наш двор баловство с наркотиками миновало. Зато двор с Верхушки кололся вовсю, и мы боялись приближаться к нему.

Через полгода по наркоманам прокатилась чумная волна. Они умирали один за другим. Умер от передоза Лис, умер мой сосед из квартиры напротив. Это были старшаки, абсолютный авторитет. Наркотики потеряли свою привлекательность.

Но анашу по-прежнему курить было модно.

С появлением киосков (универсальных магазинов, в которых продавалось что угодно, начиная от мыла с колбасой на одной полке и до книг о Тарзане) и «комков» (комиссионных магазинов) купить алкоголь подростку стало легче.

Больше всего мы любили лимонную водку. Её можно пить прямо из горла, не закусывая. «Бренди», «Асланов», спирт «Royal» – прилавки ломились от изобилия. По телевизору бородатый Распутин подмигивал нам с этикетки бутылки. Страна ушла в длительный запой, и мы последовали за ней.

Пиво оставалось экзотикой, а пивного алкоголизма просто не существовало. Но начинали путь по дороге пьяниц мы все с вина.

В десятом классе восьмого октября, придя с уроков, я застал дома на кухне пьяного брата, его отца и бутылку «Агдама».

Мне обрадовались.

– О, Саша, заходи.

Дядя Коля наполнил мой бокал.

– У тебя племянница родилась. Ты теперь дядя.

Я пил невкусное вино и пытался представить себя дядей. У меня никак не получалось. Ну дядя. И что?

Отец брата отключился за столом, а мы с Пашкой отправились к брату в общежитие. По дороге мы купили четыре пол-литровые бутылки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза