Разговоры с Пикассо

Мы входим в просторный, полуразрушенный, давно требующий ремонта зал, заваленный охапками хвороста, фактически превращенный в сарай. Я с грустью узнаю в нем салон с камином, где я в 1932 году снимал Пикассо с Ольгой.

ПАУЛО. Это помещение повреждено больше остальных, я его пока не трогаю. Во время войны здесь была солдатская казарма.

Поднимаемся на третий этаж, в мансарду. В правом крыле две очаровательные, теплые комнаты.

ПАУЛО. Это наши спальни. Отец работал именно здесь. Пол испачкан краской. Эти комнаты ему нравились… Самый красивый вид открывается отсюда.

За маленькой часовней и воротами виднеются расположившиеся ярусами на холме дома соседнего поселка, который тянется до плотного зеленого занавеса леса Буажелу.

На стене висят три маленькие любительские фотографии: Пикассо, Ольга и пятилетний Пауло. Год примерно 1925–1926-й. Пикассо – в костюме и с накладным воротничком, ему явно не по себе, эта одежда его раздражает.

Спустившись на кухню, выпиваем по стаканчику. Мы – в доме aficionado, о чем свидетельствуют две большие афиши с боя быков. Насколько я знаю, Пауло по инициативе отца вместе с Пакито Муньосом устраивают представления корриды в Валлори. Я спрашиваю у Пауло, занимается ли он организацией корриды на Лазурном Берегу…

ПАУЛО. Я страстный поклонник всего этого. Но, к сожалению, умерщвление животных на побережье запрещено, поэтому приходится ограничиваться показом камаргской корриды и прочими эрзацами в том же роде. А Пакито Муньос, наш импресарио, умер. От сердечного приступа. Огромная потеря для нас. Мне его очень не хватает…

БРАССАЙ. Вы лично тоже выходите на арену. Какие чувства вы при этом испытываете?

ПАУЛО. Страх. Но не всегда. Когда бык находится от вас на расстоянии вытянутой руки, бояться уже поздно. Но когда он кидается на вас издалека – это ужасно… Что-то огромное, черное катится на вас, все увеличиваясь в размерах. Да еще эти рога…

На столе стоит включенный транзисторный приемник.

Г-жа Пикассо рассказывает, что в прошлое воскресенье слышала меня по радио. Я спрашиваю, видели ли они телепередачу, где мы были с Канвейлером.

ПАУЛО. У нас нет телевизора. Но Пикассо вас наверняка видел. Он сейчас очень увлечен телевидением. В «Калифорнии» у него уже полтора года как есть телевизор. Поначалу он отнесся к нему с презрением: «Все эти лица мне неинтересны». А потом увидел свою выставку в Лондоне и свадьбу принцессы Маргарет… После этой передачи ему приснился какой-то сон… «Если бы я увидел такое во сне в царствование Елизаветы I, мне отрубили бы голову», – рассказывал он, смеясь. Представьте себе Пикассо в Букингемском дворце!

Мы уже собирались уезжать, когда в коляске проснулся полуторагодовалый сын хозяев, Бернар, – единственный внук Пикассо. Я спрашиваю, видел ли его дед.

ПАУЛО. Да. А когда сын был поменьше, отец даже сделал с него серию рисунков.

Семейство Пикассо провожает нас до машины. Вдруг непонятно откуда набегает целая толпа детей. На них необычные маски, длинные цветастые юбки, яркие рубашки, оригинальные соломенные шляпы с лентами. Впечатление такое, словно мы внезапно оказались в Мексике или в Перу. Окружив нас, дети протягивают со всех сторон копилки для мелочи, сделанные из пустых консервных банок. Мы совсем забыли, что сегодня праздник Марди Гра.[81]

6 июня 1962