Разговоры с живым мертвецом

– Ну что ты делаешь? – Вечно недовольная жена подвинула «Джонни» и повернула ручку смесителя. Вода стала тёплой, но продрогшему мужчине казалось, что кисти облепил снег, а кожа вот-вот потрескается. – Надо постепенно повышать температуру, а то ожоги получишь.

Михаилу не хотелось устраивать перепалку на пустом месте – скорее бы сесть за компьютер. Но сначала чай.

Отвар отдавал горечью – точь-в-точь как чай из армейских сухих пайков. Где-то лучше, где-то хуже. Иные марки пить просто невозможно, а если всё-таки пересилить себя, то изжога обеспечена. Впрочем, не Танина это вина. Старая коробка нормального рассыпного чая уже месяц как закончилась, а озаботиться этим никто и не подумал. Миша раньше был как-то больше по пиву, а чай и кофе незаметно исчезли из повсеместного употребления и превратились в атрибут роскоши.

Но к не самым дурным привычкам не грех и вернуться, тем более что они чуть ли не по статусу положены. Покончив с чаем и прочими формальностями, Михаил прошёл на остеклённый балкон. Там к его услугам стул и крошечный раскладной столик с ноутбуком, а большего и не требуется.

Итак, история зашла в тупик. Алёша Мягколапкин, воронежский сисадмин в прошлом, а ныне – Избранный, последняя надежда Ортириума на спасение от короля-лича Некроанфиликса и его кровожадных полчищ, попал в плен к асомбистским работорговцам, использующим нилинузских красавиц-рабынь в качестве приманки…. Работа над книгой «Клеймор Ортириума» шла второй год, и за это время жизнь Михаила изменилась: его перестали привлекать пятничные застолья с друзьями, которые лишь покрутили пальцем у виска, услышав об увлечении собутыльника; он стал больше читать (нельзя же идти к успеху вслепую), стал интересоваться средневековым сеттингом и человеческой анатомией. Жить стало чуточку интереснее.

Но всему есть цена. В неделе по-прежнему семь дней, а в сутках – двадцать четыре часа, так что заниматься творчеством и сопряжёнными с ним вещами приходилось в ущерб чему-то другому. Сначала это не казалось проблемой. Замещение часика игры в какой-нибудь шутер (и большего количества времени, ведь одним часиком дело, как правило, не ограничивалось) на заполнение листов в «ворде» в корне ничего не меняло, режим оставался неизменным, даже слегка улучшался в дни бездействия музы, когда Михаил ложился спать раньше обычного. На пике же энтузиазма голова была занята проектом и тогда, когда она требовалась для решения более насущных задач на работе и в быту

(то есть, всегда),

что плохо сказывалось на… всём. Сильно изменился также и круг общения; Михаил всё больше времени проводил в соцсетях

(а где ещё учиться писательству? Не книги же читать!),

стал более раздражительным, более апатичным. Вишенкой на торте оказалось полное отсутствие понимания и поддержки со стороны окружающих. Собственно, это основная причина сожаления о раннем возвращении Татьяны.

Ну да ладно.

«Асомбисты, плен, Алёша.… Так-с, хм-хм…

Тёмная завеса небытия прогнулась под давлением неимоверной силы, и Мягколапкин пришёл в сознание. Рефлекторно проведя ладонью по лицу, на уровне бровей он зацепил какую-то букашку. Теперь она оказалась зажата между средним и безымянным пальцами. Незначительных размеров зелёное создание, беспорядочно шевелящее миниатюрными конечностями толщиной с волос. «Вот что значит раздуть из мухи слона», – подумал Алексей и разжал пальцы, насекомое с вызывающим дискомфорт жужжанием поднялось в воздух и улетело сквозь прутья клетки…

– Стоп, что?!

По-моему, вышло очень даже неплохо!»

– Опять фигнёй страдаешь, писака. – Татьяна встала в дверном проёме, скрестив руки на груди. – Только зря тратишь время. Спускаешь свою жизнь, как в унитаз, в эту чёрную дыру. А мог бы чем-нибудь полезным заняться. На вторую работу устроился бы…

(«Мне бы серьги купили, – подумала женщина, – шубу ещё неплохо бы. А то у Людки, у Светки – у всех “норки”, а я одна как дура в пуховике хожу».)

–…холодильник бы большой купили, телик как у Генки, – продолжала Татьяна, стараясь говорить тихо, но уверенно. Так советовала Алина Муромцева (не ей конкретно, а своим подписчицам вообще): если говорить тихо, то собеседник вынужден будет прислушиваться, а значит, с большей готовностью воспримет то, что ему скажут.

В теории.