Разъяренный (ЛП)

Мелани в полном восторге и разинув рот смотрит во все глаза на сцену. Клянусь, на возбуждающую, первобытную и животную манеру троих мужчин двигаться на сцене стоит посмотреть; они с пренебрежением относятся к своему виду, но благоговеют перед своей музыкой.

Моё тело в смятении. В течение долгих лет я намеренно не интересовалась музыкой. Главным образом для того, чтобы избежать даже случайной, по ошибке, возможности услышать любые его песни. Но теперь голос Маккенны звучит из каждого хренова динамика. И отзывается эхом в моих костях, пробуждая внутри какую-то странную боль и взваливая на плечи дополнительный груз гнева.

Концерт продолжается, и это какая-то изысканная пытка. Группа продлевает не только мои муки ожидания, но и всех присутствующих, с нетерпением и надеждой предвкушающих услышать их самую узнаваемую песню. И вот… это случается.

Наконец, Маккенна начинает петь «Pandora’s Kiss²», их главный хит, песню, которая возглавляла чарты Billboard и в течение нескольких недель занимала первое место в ITunes:

Эти губы шлюхи

Созданы, чтобы вкушать их и мучить меня

Эти маленькие хитрости

Дразнят и терзают меня,

Ооооооооо, оу-о

Мне не следовало открывать тебя, Пандора

Ооооооооо, ОУ-ОООО

Тебе следовало остаться в моём ящике, Пандора

Это тайна, которую я буду вечно отрицать

Это любовь, которая однажды умрёт

Ооооо, Оу-О

Мне не следовало целовать… такие распутные губы… Пандоры

Во мне в полную силу вскипает ярость.

— Сейчас? — в очередной раз спрашивает меня Мелани.

Я. Ненавижу. Его.

— Сейчас? — снова спрашивает она.

Я ненавижу Маккенну. Он единственный, с кем я когда-либо целовалась. Он взял мои поцелуи, которые значили для меня всё на свете, и превратил их в посмешище в своей грёбаной песне. В песне, которая выставляет меня в своего рода Еву, мучающую, дразнящую и доводящую его до греха. Он и есть грех. Он — раскаяние, ад и дьявол в одном лице.

Я лезу в сумку, аккуратно спрятанную под дождевиком, и хватаю первое, что попадается под руку.

— Сейчас, — шепчу я.

Прежде чем Маккенна пытается сообразить, что его ударило, мы с Мелани успеваем запустить в воздух ещё три помидора и пару яиц.

Музыки оркестра недостаточно, чтобы заглушить произнесённое в микрофон его невнятное «блядь».

Сжав челюсти, он отдёргивает микрофон вниз к подбородку и беспокойно смотрит по сторонам, чтобы отыскать источник атаки. Увидев неподдельный гнев на его лице, я словно впадаю в раж. И в исступлении кричу:

— Ещё давай!

Затем хватаю оставшиеся «снаряды» и просто продолжаю их бросать. Не только в него, но и в любого, кто пытается встать перед ним, заслонив собой, — например, в глупых танцовщиц, которые кидаются его защищать. Одна из них начинает скулить, когда яйцо попадает ей в лицо. Маккенна оттаскивает её за руку, чтобы принять удары на себя, его разъярённые глаза пытаются найти нас в толпе.

Вдруг я слышу крик Мелани:

— Эй! ОТПУСТИ, придурок!

Мои руки заламывают за спину, и меня резко стаскивают с места и тащат по проходу.

— Отпусти! — кричит Мелани, сопротивляясь двум дюжим охранникам, пытающимся оттащить нас прочь. — Если ты не отпустишь меня прямо сейчас, мой парень найдёт твой дом и убьёт, когда ты будешь спать!

Охранник дёргает меня сильнее, и у меня перехватывает дыхание от пронзающей руку боли.

— Ублюдок, — шиплю я, но даже не пытаюсь сопротивляться. Мелани ничего не добьётся, мне ли не знать!

— Она с ними знакома! Она знакома с этой группой! Как думаешь, о ком он только что пел, идиот? — отбиваясь, кричит в сторону Мелани. — Она и есть Пандора! Отпусти нас, к хренам собачьим.

— Вы знаете мистера Джонса? — спрашивает меня один охранник.

— Мистер Джонс? — усмехаюсь я. — Серьёзно! Если Маккенна — мистер, то я единорог!

Они ведут нас, посмеиваясь между собой, мимо дополнительной охраны, вокруг сцены и заводят в маленькую комнату. Один парень, отпирая дверь, начинает говорить в рацию.

Мелани сопротивляется и пытается брыкаться, но на меня начинает давить чудовищность последствий, и я замолкаю.

Твою же мать! Что я наделала?!

— Тебе не обязательно выглядеть таким счастливым, кретин. Мой парень найдёт и твой дом тоже и убьёт тебя следующим! — говорит она другому охраннику.

Наши конвоиры рывком открывают дверь и запихивают нас внутрь. Борясь за остатки достоинства, я вырываюсь из его хватки и спотыкаюсь, когда делаю шаг назад.

— Отпусти, — сквозь зубы шиплю я, и он, наконец, меня отпускает.

Из рации у него на бедре раздаётся какой-то звук. Чей-то голос произносит что-то неразборчивое, но это что-то очень похоже на ругательство.

— Снимите это, — приказывает один из охранников, указывая на наши дождевики.