Разящая стрела амура

Вера Николаевна машинально схватила "мамашино" запястье и со сноровкой заправского армреслера, положила его на стол.

- Какой самодовольный хлыщ... - вырвался у мадам Савиной страстно-удивленный вздох.

- Что вам угодно, молодой человек? - Ариадна Парисовна положила обе ладони на стол.

- Добрый день, госпожа Гурдан, - ответил тот и небрежно уселся. Перед ним моментально поставили прибор.

Бесцеремонно заглянув в супницу и сотейник, де Полиньяк скривился и повернулся к лакею, но тут распахнулись двери и вошел старший лакей с блюдом рябчиков.

- Вот это дело! - воскликнул граф и сделал вошедшему знак остановиться.

Тот по привычке поклонился, но сказать ничего не успел, потому что Максимилиан ловко подцепил трех рябчиков и положил себе в тарелку.

- Но... - старший лакей бросил полный ужаса взгляд на Ариадну Парисовну.

- Что еще? - граф повернулся к нему, держа в руках оторванную ножку. Пшел вон!

- Слушаюсь, ваша светлость, - старший лакей пригнулся и на полусогнутых дрожащих ногах кое-как добрался до госпожи Эйфор-Коровиной, с одним, оставшимся на блюде, крохотным рябчиком.

Остановившись рядом с ней, он зажмурился и пролепетал:

- Ваши рябчики, госпожа Гурдан...

- Не могу взять в толк, почему речь о них идет во множественном числе, - огрызнулась Ариадна Парисовна и смела к себе на тарелку единственную малюсенькую птичку.

- Ох, простите, госпожа Гурдан, - Максимилиан поднял фужер, в него моментально налили вина. - Я хочу выпить за нашу прекрасную Франсуазу!

И де Полиньяк одним движением опрокинул кубок себе в глотку.

Мамаша Пуатье опять жестоко подавилась.

- Что значит "за нашу"?! - воскликнула она, закашлявшись. - Моя дочь, к счастью, не ваша, и никогда ею не станет!

Госпожа Эйфор-Коровина, совершенно не понимая, что происходит, попыталась прочесть мысли прекрасного нахала, но только еще больше запуталась. В голове у молодого человека были только какие-то обрывки: "Замок.., негодяй Неккер.., больше никак... черт возьми маркизу!".

- Не кипятитесь, графиня! - раздраженно бросил мамаше Пуатье визитер. - Кстати, госпожа Гурдан, вы знаете, почему графиня на меня сердится?

Пуатье-старшая тут же присмирела, опустила глаза и закрыла рот салфеткой.

- Я думаю, что госпоже Гурдан это будет совсем не интересно, - мамаша неестественно хихикнула и дернула шеей, будто ей давил очень тугой ошейник.

- Тогда и вы уж молчите, - ответил ей Максимилиан и послал странный, двусмысленный взгляд.

Старая графиня Пуатье съежилась в комочек и плотно сжала губы, явно вознамерившись не проронить больше ни звука. Ариадна Парисовна попыталась прочесть хотя бы ее мысли, но наткнулась на полнейшую околесицу: "Господи, сделай так, чтобы он не помешал Франсуазе! Господи, помоги мне...

Онорэ, Руже, платья, туфли, экипаж... Господи, сделай так, чтобы все обошлось!".

Госпожа Эйфор-Коровина повернула голову и увидела, что Вера Николаевна так и сидит с открытым ртом, из левого угла которого медленно вываливаются остатки пищи, жевавшейся на момент прихода де Полиньяка. Мысли мадам Саниной текли медленно, как крахмальная патока. Содержание этих мыслей поставило потомственную ведьму в окончательный тупик: "Какой отвратительный, мерзкий, наглый тип... Нет порнографии.., нет...".

Ариадна Парисовна нахмурилась, подперла щеку кулаком и подумала: "Господа, если кто-то жалеет о том, что не обучен чтению мыслей - не расстраивайтесь", а вслух спросила:

- Можно узнать, что привело вас, граф, в этот дом?

- О, сущая мелочь! - воскликнул де Полиньяк.

Он встал, отбросил назад обглоданный остов последнего рябчика, окунул руки в подставленный лакеем тазик и вытер их своим надушенным платком. Затем поднялся со стула и медленно приблизился к Вере Николаевне. Та взглянула на него и окаменела, как от взгляда медузы Горгоны. Наклонившись к ее волосам, Максимилиан, по всем правилам галантного ухаживания, втянул носом запах за ухом дамы, издал страстный вздох, затем прильнул губами к основанию шеи мадам Савиной и слегка укусил. Потом повернул голову Веры Николаевны к себе, посмотрел ей в глаза магнетическим взором и начал медленно приближать свое лицо, будто намеревался поцеловать в губы. Мадам Савина была готова взорваться, но ее тело отказалось ее слушаться! Ни один напряженный, как тросы Бруклинского моста, мускул, не шевельнулся! В самый последний момент, когда Вера Николаевна почувствовала, что ее сознание вот-вот выключится, горячие и сухие губы графа де Полиньяка сделали стремительный маневр и оказались возле ее уха.

- Я хочу заняться с вами любовью!

Его шепот выстрелил столь оглушительно, что странное оцепенение, сковавшее мадам Савину, взорвалось как купол перевозбудившегося ядерного реактора.

- Нет! - фарфоровый половник с треском разбился о голову графа де Полиньяка.

Сжимая в побелевших пальцах ручку от погибшего фаянсового изделия и глядя на оторопевшего нахала, с черных волос которого стекал фасолевый суп. Вера Николаевна добавила отрывисто и очень звонко:

- ..порнографии и пропаганде гомосексуализма!

Госпожа Эйфор-Коровина закрыла голову руками.

- Апофеоз, - подвела она итог разыгравшейся сцены.