Разин Степан

– Ай, грех!.. Оного не познал? Савва, Савва, доколе окаянство укрывать твое?! Чти, вьюнош: «Господи Исусе, боже наш, помилуй нас». И в притвор ударь. Тебе ответствуют: «Аминь!» И ты войди в келью – это когда сполох кой; ежели сполоха не будет, не входи: жди, пока старцы не изыдут из кельи…

– Сполню, батюшко.

– Савва, Савва…

Вслед за игуменом в келью прошли четыре старца в черных скуфьях и таких же длинных, как у игумена, рясах. Игумен широко перекрестился и общим крестом благословил старцев. Упираясь посохом в пол, сел на деревянное кресло с пуховой подушкой, – другая лежала на скамейке для ног.

– Благослови, господи, рабов твоих, старцев!

– Господи, благослови на мирную беседу грешных! – сказали в один голос старики.

– Зов мой, братие, к вам. Знаю я вас и верю вам! Тебя, отче Кирилл, Вонифатия с Геронтием и Варсонофия, брата нашего… Разумеете, о чем сказать, о многом не глаголете без надобы. Спрошу я вас, старцы, кто нынче правит славным похвальным градом Синбирском?

– Бояра и князи, отец игумен!

– Ой, коли бы то истина? Царствует нынче в богоспасаемом Синбирске-граде бунтовщик богоотступник Стенька Разин, преданный – то слышали вы – многими иереями и святейшим патриархом анафеме!

Игумен перекрестился, замотались седые бороды на черном и руки, сложенные в крест.

– Богобойные князи, бояре изгнаны в сиденье осадное в рубленой город, но ведомо вам издревле, что лишь едины они, боголюбивые мужи, угодны и надобны царю земному… Он же, великий государь, грамоты дает на угодья полевые, лесные, бортные со крестьяны. Даяния на обители завсе идут от князей и бояр… Вот и вопрошу я вас, за кого нам молить господа бога? Ужели за бунтовщиков, желать одолания ими родовитых? Если поганая их власть черная укрепится, то вор и богоотступник Стенька Разин даст им землю володети – тогда от обителей божьих уйдет земля… Кто тогда возделывать ее будет? И вопрошу я вас, древние, паки: кого вы господином чаете себе?

– Пошто праздно вопрошаешь, отец игумен?

– Ведаешь: мы поклонны и едино лишь молим бога за великого государя!

– Ведаю аз! Но, предавшись воле божией и молитве за великого государя, за князи, бояре и присные их, нынче пуста молитва наша без дела государского.

– Как же мы, исшедшие в прах, хилые, будем делать государское дело?

– Как ратоборствовать против крамольников?

– Разумом нашим, опытом древлим послужите, братие!

– Да как, научи, отец игумен?

– Ведаете ли вы, старцы, что кручной двор государев замкнут нынче и запустел? Все выборные государские человеки утекли с него.

– Не тяни нас в грех, отец Игнатий!

– Знаем мы, что скажешь о монастырских виноделах!

– Тот грех, старцы, господь снимет с нас, когда мы послужим тем грехом на спасение веры христианской, противу отступников ее… Мы древли, и не подобают нам блага земные, да без нашего греховного хотения обители господни раскопаются… Помыслим, братие! Кто пасет древлее благочестие и веру – едино лишь мы, монахи… Попы пьяны, к бунтам прелестью блазнятся, не им же охранять монастыри божий и церкви!

– Впусте лежат суды на царевых кабаках, о том чул я…

– А ведаете ли, что воры Много о вине жаждут?

– Ведаем, отец игумен, – пытали монастырь: «Нет ли де хмельного?».

– Ведаете ли, старцы, что у нас есть винокуры искусные?

– А то как не ведать?

– Теперь еще вопрошу – закончим беседу, от господа пришедшую в разум наш! Знаете ли о зелий, произрастающем на поемных пожнях Свияги? Тот крин с белой главой, стволом темным, именуется пьяным?

– Я знаю тот крин с младых лет!

– Мне ведом он!

– Помозите, братие, даю вам власть, наладьте в сей же день винокуров-монасей на кружечной, да курят вино… Будет от того обители польза. Наша работа не единой молитвой» служить господу – вам же известна притча о талантах, ископанных в землю? Послужим на укрепу Русии, сыщется забота наша у господа… Я же укажу послушникам многим копать то зелье – крин… Глава его опала ныне, да она не надобна, надобен ствол и корень. Иссушим сне, изотрем в порошок, а винокуры-монаси будут всыпать оное в вино, меды хмельные… Не отравно с того хмельное, но зело дурманно бывает, ослаблением рук и ног ведомо. От хмелю дурманного работа бунтовщиков будет неспешная, время даст великому государю собрать богобойное воинство и воевод устроить на брань с богоотступником Разиным!

– Тому мы послушны, отец Игнатий!

– Идем и поспешать будем.

– Не оплошитесь, старцы! Не скажите кому о нашей беседе.

– Пошто, отец игумен, не веришь нам?

– Не млады есть, делами на пользу и славу обители мы приметны!

– Зато звал вас, старцы, не иных! Дело же тайное. Сумление мое простите.

Старцы встали со скамей, поклонились. Четверо черных с белыми волосами и полумертвыми, восковыми лицами медленно разошлись по кельям. Пятый сидел в кресле, склонив голову на рукоять посоха, дремал перед вечерней.

5

С Астрахани до Синбирска Волга была свободна от царских дозоров. К Разину в челне из Астрахани приплыл астраханский человек, подал письмо, запечатанное черным воском.

– А то письмо дал мне, Степан Тимофеевич, есаул твой, Григорий Чикмаз, велел тебе дотти.