Разин Степан

– Вон, вишь, казак стоит! Проберись к ему, молви:

«Воевода-де не приказал делать того, чего затеял ты… Крепко бьются воры, да знаю – сорвем мы их, государевы люди, к Свияге кинем: атамана живым уловить надо!»

– Чую, князь-батюшко! Только не казак ен – поганой, вишь!

– Казак, палена мышь, звать Федько!

– Ты, батюшко воевода, позволь мне за атамана браться? Уловлю вора да на руках к тебе принесу!

– Не бахваль, палена мышь, сорвут те башку! Делай коли, и великий государь службу твою похвалит.

– Иду я!

Стрелец, кинув пищаль, полез, отбиваясь в свалке топором, к казаку, обмотанному, с головой, как разинские татары, по шапке чалмой. Казак сидел на вороном коне, от коня шел пар. Кругом дрались саблями, топорами и просто хватались за горло, валились с лошади, брякало железо, но казак стоял, как глухой к битве. Стрелец тронул его за колено.

– Ты Федько?

– Тебе чого, Федора?

– Воевода приказал не чинить того, что удумал ты: «Атамана-де живьем взять надо!» И я на то послан.

– В бою никому не праздную! Не отец мне твой воевода, поди скажи ему!

– А, нет уж! В обрат жарко лезть и без толку – краше лезти вперед.

– Ты брюхом при, Федора, брю-у-хом!

– Гугнивой черт! Воеводин изменник!

Шпынь, наглядев прогалок меж рядами бойцов, хлестнул коня, въехал к разинцам.

– Своих, поганой! Куда тя, черт, поперек!

Шпынь не отвечал разинцам, ловко отбиваясь саблей от встречных рейтар, встающих с земли без лошадей.

Недалеко загремел голос Разина:

– Добро, соколы! Еще мало – конец сатане!

От голоса Разина дрогнула стена копошащихся, пыхтящих и стонущих людей, подаваясь вперед:

– Да здравит батько Степан!

– Нечай – ломи!

– Нечай-и!..

– За волю, браты!

– Круши дьяволов…

На холме, скорчив ноги в стременах, матерился воевода – стрела завязла в его шапке. Воевода, не замечая стрелы, плевал в бороду.

– Не сдавай, палена мышь! Не пять, государевы люди, ратуй. Ну, Ивашко! Где ба с тылу вылазку, он, трус, сидит куренком в гнезде!.. Ломят воры! Ой, ломят, палена мышь, сорви им башку! Придется опятить бахмата. Мать их поперек!

Воевода съехал с холма глубже в поле. Рейтары и драгуны расстроились, отъезжали спешно, татары гикали, били воеводскую конницу.

– Овчинные дьяволы, сыроядцы, палена мышь! Штаны да сабля – и справ весь, лошадь со пса ростом, а беда-беда! Ужли отступать? Не пять, мать вашу поперек! Голос вора проклятой – не спуста грому окаянному верят люди: идут за ним в огонь… Не пять, палена мышь!.. Тьфу, анафемы! Надо еще поддаться: умереть не страшно, да дело будет гиблое – разобьют в куски…

Из груды убитых в железе, кафтанах и сермягах, тяжело подымаясь, встал на колени рейтар, выстрелил, видя яркое пятно перед глазами, и упал в груду тел, роняя из руки пистолет. Пуля рейтара пробила Разину правую ногу, конь его осел на зад, та же пуля сломала коню заднюю ногу. Конь жалобно заржал, атаман с болью в ноге вывернул сапоги из стремян, скатился; конь заметался около него, пытаясь встать. Атаман поднялся в черном бархате, без шапки, над головой сверкнула сабля – ожгло в левую часть головы… Разин упал, над ним звонко крикнул знакомый голос:

– А, дьявол!..

К лицу лежавшего в крови атамана упала голова, замотанная в чалму; он вскинул глаза и крикнул, разглядев упрямое лицо:

– Шпынь!

От крика ударило страшной болью в голове, атаман потерял сознание…

– К воеводе! Тебя мне надоть…

Семен Степанов, шагнув, поднял легко ногами вверх большое тело атамана в черном. Над головой стрельца свистнула пуля, рвануло сапог атамана, из голенища на шею стрельцу закапало теплое.

– Рейтары государевы! Не бей! Атамана взял к воеводе… Эй, не секи, раздвиньсь!

– Дьявол, большой! – крикнул звонкий голое.

Великан-стрелец, не выпуская из рук атамана, осел к земле: Степан Наумов рассек ему голову сверху вниз до грудной клетки… Еще один труп лег в сумеречную массу людей и лошадей, простертых на равнине битвой. Татары с гиком и визгом гнали рейтар от места, где лежал Разин. Степан Наумов прыгнул с лошади, содрал с себя кафтан синий, завернул с головой безвольно лежащего атамана, взвалил на лошадь, прыгнул сам в седло, повернув от места боя к Свияге.

– Беда! – сказал он, проезжая мимо Лазаря Тимофеева. – Шпынь батьку посек.

– Пропали!.. Дать ли отбой?

– Тьма станет – сами отойдут в струги.

Не слыша команды атамана и есаулов, разинцы отступились, кинув бой. Воевода, собирая растрепанную конницу, не преследовал их – разинцы неспешно, в порядке погрузились в струги, оставив раненых, знамена и литавры, взятые атаманом на Иловле с царских судов. Кинули переставшие стрелять четыре испорченные пушки. Степан Наумов положил с Лазарем в челн закрытого атамана. Разин был в беспамятстве. Наумов отошел к казакам.

– Крепите, браты, на Свияге у синбирского берега струги, потом уведем их в Воложку. Сами устройтесь за вал, в проход – рогатки, караул тож! Воевода не пойдет ночью на реку: помяли его, и тьма.

8

Воевода вгляделся к Свияге. Темнело скоро, все становилось черным, лишь кое-где тускло светились кинутые бойцами сабли, да пушки топырились на кривых изуродованных станках.

– Должно, палена мышь, не мы биты? Они! Да… у воров неладно!