Разин Степан

Что-то обеспокоило рыжебородого боярина, он замычал во сне, свесив с ложа бороду, почесался, вздрогнул. Еще почесался и, не открывая глаз, начал шарить рукой под рубахой. Пожевал толстыми губами, проворчал, проснувшись, подремывая:

– Продушили избу дьяки, клопы из поруба тож лезут.

Шлепнул себя по животу, кряхтя сел. С него сползли желтые шелковые портки, расшитые узорами, обнимая волосатые ляжки. Воевода залез руками в портки.

– Эк, жрут!.. – Нащупав клопа, оскалил зубы. – Я тя на пытку, дьявол… на, – и раздавил клопа.

На столе липовая чашка с квасом, козьмодемьянского дела – резная. Воевода отпил квасу и начал оглядывать ложе:

– Малая животина, а как пес, столь кусает… И с чего зародится? Даже удивление – от духу… Как же без духу быть? На корм просился у государя и обонял – от него шел тот дух. И коли же царь испущает, так нам как без оного? А, черт! Я те, а-а, на!

Воевода снова показал зубы и раздавил клопа. Поднял голову. В сенях становилось шумно. Крикнул:

– Эй, кто тамашится? Ведомо всем, что воевода почивает!

Дверь приоткрылась, просунулась взъерошенная, волосатая голова дьяка:

– Прости, отец воевода, тут я не пущаю, стрелец лезет к тебе.

– Пошто ему?

– С тайными-де вестями.

– А ну коли – пусти!

Вошел стрелец в малиновом, выцветшем на плечах кафтане, без бердыша, поклонился поясно:

– Челом бью воеводе.

– Ты пошто лез ко мне?

– С вестями, боярин.

– Величай полностью! Скажи, да не путай, не таи и не лги.

– Воевода, боярин-отец! Вчера рано к кабаку с Волги в челнах…

– Ну-у?

– …воровские казаки – Разин с товарыщи пристали.

– Ой, что ты?.. Эй, не лги, парень!

Воевода вскочил на ноги, портки с него сползли. Ширя ноги, боярин ходил по избе, портки волочились за красными сапогами, из-под рубахи свешивался низ сизого живота.

– Стервы, девки! Сколь приказано пугвицы отставить, опушку раздвинуть. Застегнешь – брюхо режет… Стрелец, на низ мой не гляди, сказывай…

– Только не все ведаю, боярин.

– Таить? Я-те порву твою сивую бороду – мотри!

Воевода шагнул к стрельцу, запутался в портках, покраснел, сгибаясь с трудом, натянул узорчатый шелк и не мог нащупать пуговиц.

– Стервы! Так молышь – Разин? А нынче где?

– Должно, уплыл вниз…

– Уплыл? Пошто пригребли к Самаре? Не зря воры пригребли! Пошто, сивая борода, не дознался, куда они сошли, а?

– А вот, боярин, был я у кабака на Камени…

– Сказываю, величай полностью.

– Воевода и боярин, был я у кабака на Камени, зрю на Волгу и вижу – плывут теи казаки…

– Воры!

– Плывут воры… Я в ход, чтоб упредить тебя, да не поспел: следом за мной на гору лезут, и по полям казачий дозор стал. Я в ров, уполз в траву, а слух вострю: что-де зачнут говорить?

– Что подслушал? Годи мало! Окаянные, скрутили совсем ноги – сдену портки, ты не баба. А там вон, на лавке, мой озям – дай!

Стрелец подал воеводе кафтан, узкий, длиннополый.

– Я, воевода-отец, лежу и чую: «Снимем с луды струги, починим – да к Царицыну». И мекаю я: Разин уведет с собой кинутые струги.

– Не велик изъян! Худче не чинили ли чего? Пожога, грабежа, не познал о том?

– Мекаю я, – сошли на Волгу, боярин…

– …и воевода-а! Сколько говорю! Сошли ежели, то нам без убытку, и отписки не надобно… не люблю отписок.

– Тогда лишь, воевода-боярин, я с оврага сдынулся да сквозь траву глянул, а шапку сдел и зрю: на гору заскочил приказчик с насад, государев недовезенный хлеб в Астрахань правил, кричит, руками машет, а за ним судовые ярыги гонят – дву человека… Вервю на шею ему кинули, поволокли к Волге, стало – топить.

– А стрельцы? Стрельцы ж даны приказчику в бережение и понуждение тых ярыг!

– Чул я, воевода-боярин, что стрельцы к Разину дались…

– Сошли? Все вы крамольники, изменники, не радеете великому государю! Ну, а там еще солдаты?

– Солдаты, воевода-отец, когда еще был я у Камени, сплошь бражничали, в карты лупились и тоже, думно мне, сошли…

– Картеж заказан – целовальника к ответу!

– Целовальнику чего поделать? А как я лежал в овраге, целовальник, должно, наладил ярыгу к тебе, да его дозор перехватил и поперли к кабаку в обрат… В то время травой уполз к городу, мало лежал и перед тобой стал.

– Стать-то стал, да худо знаешь… Но вот, ежли, как довел ты, воры угребут, не чинив беды, ты, стрелец, не полоши народ в городу и кого увидишь – слухи о ворах пущает аже грамоты, листы подметные дает, волоки в приказную ко мне. Не идет – бери караул и волоки… Где целовальник? А ярыга где?

– Думно мне, воевода-отец, сыщется целовальник – водкой откупится. А-ярыге куда деться? Сыщется тож…

– Ну, поди! Гляди и слушай, будешь у меня в доверье…

Под вечер жар дневной спал, но в воздухе парило, заря украсила золотом жесть на главах монастырских церквей…

Два конюших воеводских к крыльцу приказной избы подвели коня. Воевода, застегнув на все пуговицы озямный кафтан, с помощью конюшего сел и направился домой, оглядывая хозяйским оком улицы, по которым ехал.

9