Разин Степан. Том 1

Серебристая борода кольцами. По голубому кафтану рассыпаны белые волосы, концы их, извиваясь, поблескивают, гордые глаза неторопливо переходят со страницы на страницу немецкой тетради с кунштами[78], медленно на перевернутых больших листах мелькают раскрашенные звери и птицы: барсы, слоны, попугай и павлины.

С поклоном вошел в светлицу стройный светловолосый слуга в белом парчовом в обтяжку кафтане, еще раз поклонился и положил перед боярином записку; мягко быстро пятясь, отодвинулся. Боярин поднял глаза, оглянулся.

– Именины празднуешь, холоп?

– Нет, боярин.

– Тогда пошто ты, как кочет, украшен?

Слуга оглянул себя:

– Дворецкий велит рядиться, боярин.

– Кликни дворецкого – иди!

Слуга на вздрагивающих ногах беззвучно удалился. Боярин, взяв записку, читал:

«А зеркалу, боярин и господин Борис Иванович, в ободе серебряном цена двадцать рублев, лагалищу к ему на червчатом бархате гладком цена пять рублев. К ободу вверху и книзу два лала правлены, добре красных и ровных цветом, по сто пятьдесят рублев лал. Те лалы правлены по хотению твоему, а устроены лалы в репьях серебряных. Зеркало же не гораздо чисто, сткло косит мало, да веницейского привозу нынче надтить не можно, а новугородской худ…»

Вошел дворецкий, сгибая старую спину углом, поклонился.

– Пошто, Севастьян, велишь рядиться молодым ребятам в парчу? Прикажи всем им сменить обряд на простой нанковый…

– Слышу, боярин.

– Тебе рядиться надо – ты стар, платье будет красить тело, им же не к месту – волосы светлы, вьются; лицо, глаза огневые, тело дородно…

– Сполню, боярин, по слову.

– А еще вот! – Боярин мягким кулаком слегка стукнул пo записке. – Кузнец серебряной, вишь, реестр послал, у немчина учен, а гадит. Здесь ли он, тот кузнец?

– Ту, боярин, в людской ждет.

– Иди и шли сюда.

Дворецкий ушел, а боярин, разглядывая картины, думал:

«Ладно немчины красят зверя, птицу, а вот парсуны[79] делать итальянцы более сподручны, и знатные есть мастеры…»

Робко вошел серебряник в высоких сапогах, в длиннополом черном кафтане тонкого сукна, длиннобородый, степенный, с затаенным испугом в глазах, по масленым в скобу волосам ремешок.

Пока он молился, боярин молчал. Помолившись, прижался к двери, поклонился.

Продолжая рассматривать рисунки, боярин спросил:

– Кто писал реестру, холоп?

– Сынок, боярин, мой сынок, у пономаря обучен Николо-Песковской церквы.

– Рама к стклу тобой самим лажена?

– Самим мной, боярин!

– Добрая работа! А зеркало пошто ставил такое?

– Ведаю, боярин, – косит сткло, да ноги избил, искал, и нет ладных… Ужотко веницейцы аль немчины…

Боярин поднял голову, глаза смутили мастера, он снова поклонился.

– Бери свое дело в обрат! Сам ведаешь пошто – рожу воротит… Мне же его в дар дарить. Или, ты думаешь, твоей работой я зачну смеяться над тем, кому дарю?.. В ем не лицо – морда, как у заморской карлы, дурки, что шутные потехи потешает. Оставь оное сткло себе, басись по праздникам, когда во хмелю будешь, иди!

Серебряник еще раз поклонился, попятился и задом открыл дверь. Боярин прибавил:

– Малого, что реестру писал, пришли ко мне, учить надо – будет толк, подрастет, в подьячие устрою…

– Много благодарю, боярин!

– А в сткло глядись сам – сыщешь ладное, вправь и подай мне…

Вошел дворецкий.

– Боярин, в возке к тебе жалует на двор начальник Разбойного приказу.

– Пришли и проводи сюда! Волк на двор – собак в подворотню.

Боярин отодвинул тетрадь, прислушался к шагам, повернулся на бархатной скамье лицом к двери. Гость, стуча посохом, вошел, поблескивая лысиной, долго молился в угол иконостасу; помолясь, поклонился:

– Челом бью! Поздорову ли живет думной государев боярин Борис Иванович?

– Спасибо! Честь и место, боярин, за столом.

Киврин сел, оглядывая стены, расписной потолок и ковры на широких лавках, проговорил вкрадчиво:

– Добра, богачества несметно у хозяина, а чести-почести от великого государя ему и неведомо сколь!

– Дворецкий, принеси-ка угостить гостя; чай, утомился, немолод есть.

– Живу, хожу – наше дело, боярин, трудиться, не жалобиться. Все мы холопи великого государя, а что уставать зачал, то не дела мают – годы…

– Так, боярин, так…

Дворецкий внес на золоченом большом подносе братину с вином, чарки и закуску.

– Отведай, боярин, фряжского, да нынче я от свейских купчин в дар имал бочку вина, за то, что наладил им торг в Новугороде. Вот ежели сговорны будем да во вкус попадем, можно тот дар почать.

– Ой, боярин Борис Иванович, нешто я жаден до пития? Мне нынче чару, другу – и аминь. С малого хмелен – сердце заходится да язык зачинает плести неподобное… Так во здравие твое, Борис свет Иванович!

– И в твое, Пафнутий Васильич! Много тебе лет быть в работе, править воровскими делы…

– И еще коли – во здравие думново государева и ближня боярина, а тако: позвоним-ка чашами… Надобе дело перво мне – упьюсь, забуду.

– Что же боярина подвигло сюда ехать? Гость редок…