Разин Степан. Том 1

Боярыня хотела встать.

– Сиди, жена! Не ведал я, когда брал тебя в жены, что у Милославского такая меньшая. Старшая в царицы налажена, и ей подобает, как ты, властвовать, да она мягка нравом. Ты знаешь, что жены бояр слова и глаза мужня боятся, а кои строптивые, с теми плеть мирит дело. С тобой же у нас меж собой не было боя и не должно быть, оттого и сговор наш коротким быть не может. В этом деле правду, которую ведаешь ты, и я ведаю, – да правда и истина, вишь, разнят. Правда – беззаконно взят козак, иман не тогда, когда надо. Истина же иное: козак учинил разбойное дело, – таких имают. Киврин прав: отпустить его, козак снова учинит грабеж – тогда прямой охул на меня. И это видит не один Киврин, видит это и царь! Ныне давай судить, что мне дороже?

– Правда и честь, боярин!

– Да… ты мне дороже чести…

– Увижу козака в моей светлице – поверю.

– Теперь не веришь?

– Сумнюсь… Ведь усомнился боярин, когда сказала, что меня спас атаман соляного бунта?

– То было, да минуло. Поверил я. Боюсь иного: молод, смел, в глазах огонь какой-то нечеловечий – вот что я чел про него в сыскных опознаниях. Что скажу я своей чести, когда он тебя у меня схитит? Молчи! Подобный завсегда готов чинить такое, что иному во снах кажется страшным…

– Гроза государева тебе страшна… Я же была твоя, твоей и буду!

– Будешь ли? Огневая ты… ведаю не сей день… Загоришь – себя не чуешь. То в тебе, Ильинишна, люблю и его же боюсь… Дело, о коем мы судим, малое: дьяка за рога – пиши лист, подпись Ивана Петрова да три шага к царю, и Разя, спаситель твой, цел… Увидишься – мотри не рони себя… Складываюсь на твою душу.

– Ой, боишься, боярин?!

– Тебя боюсь! – Старик тряхнул серебристыми кудрями, встал. – Враги топтали не один раз, да в грязи лежали они же… Куншты разверни, Ильинишна, великая в их краса и человечья выучка…

Боярин положил на тетрадь мягкую руку, шагнул, поцеловал жену и спешно ушел.

«Куншты, куншты, бабры, львы, орлы… Ах, кабы он неотложно сделал!»

Боярыня кликнула сенных, обнимала их, гладила, они же причесывали ей волосы.

15

Киврин за столом в пытошной башне, волчьи глаза уперлись в пустую дыбу.

– Что-то призадумался, боярин? – спросил дворянин, вглядываясь в начальника.

– Недужится, Иваныч, да и дела наши… Стрельцы, подьте снимите с колец шарпальника, колодки с ног тоже сбейте… ведите в пытошную. Пытать пождем.

– Что же так, боярин?

– Так, Иваныч. Ходил я грызтись с Морозовым – стоит за бунтовщика, а все Квашнин тут…

В башню ввели Разина. Разин мотал руками, разминая плечи. Рубаха на спине, заскорузлая от крови, смерзлась.

– Э-эх, здесь теплее!

– А дай-кось, парень, я тебе вдену руки в пытошные хомуты, не полагается таким под дыбой руками махать! – пристал стрелец.

– Чего лезешь? Дай руки размять.

– Ништо! Крепок ты, связанный в рогожках погреешься.

Стрелец упрямо лез к рукам Разина.

– А ну!

Разин толкнул стрельца в грудь. Стрелец, загремев бердышом, вылетел в сторону моста к Фроловой. Вскочил на ноги, злой, схватил с полу бердыш, кинулся:

– Я те вот череп спробую!

– Сунься! Одним мертвым больше, сволочь!

Тихий голос из-за стола приказал:

– Стрелец, дурак! Юмашку задавил, Юмашка богатырь был, тебе же, как кочету, завернет шею. Не вяжи! Пущай греется…

Кровавым лицом Разин улыбнулся:

– Не ждал! Должно, и сатане спасибо дать придется. Ты не из робких… вот умыться ба!

– Единой лишь кровью умываем ту, – ответил Киврин.

– Ладно, коли кровью!

Разин ходил перед дыбой, звенели по камню подковы, брякали особым звоном, когда он попирал ногой железную дверь. Караульные стрельцы волновались, поглядывая на страшную фигуру Разина с черным от крови лицом и пронзительными глазами. Дьяки отодвинулись на дальние концы скамей. Беспокоился дворянин. Киврин сидел неподвижно, не сводя глаз с пустой дыбы.

У притолоки башни, прислонясь спиной, стояла массивная фигура рыжего палача, голые до плеч руки всунуты привычно под кожаный фартук, черный колпак сбит набекрень. Рыжий тоже спокоен, лишь на глуповатом лице скалятся крупные зубы. Киврин перевел глаза на палача.

– Должно статься, Кирюха, немного нам вместях делы делать.

– А пошто, боярин?

– Так… Наклади-ка под дыбой огня, пущай лихой греется… отойдет.

Палач развел огонь. В башню вошел чужой – дьяк в черном кафтане, в плисовой шапке, поклонился боярину, положил на стол лист бумаги.

– Что это?

– От Морозова, боярин!

– Эй, Ефимко, – чти!

Дьяк в красном подошел к столу, степенно взял лист, развернул и прочел громко:

– «Начальнику Разбойного приказа боярину Киврину на его спрос по пытошному делу отписка:

По указу великого государя, царя всея великия и малыя и белыя Русии, самодержца Алексия Михайловича, повелено ему, боярину Киврину, передать пойманного им козака, есаула донской зимовой станицы Степана Разина, в Земской приказ боярину Ивану Петровичу Квашнину без замотчанья и скоро перевести до крылец Фроловой башни из пытошной, сдав на руки стрельцам Иванова приказу Полтева, кои ведают караулы в Земском у боярина Ивана Петровича Квашнина».