Разин Степан. Том 1

– Пошто не просили дать им самого воеводу. Вот два родовитых покойника – Борис Иванович да Квашнин боярин – какое наследье нам оставили? А я еще тогда по младости пожаловал Квашнина Разрядным приказом, Юрья же князя понизил в угоду Морозову… И ныне вижу их боярское самовольство – втай того Разина спустили из Москвы, взяв у боярина Киврина. А как старик пекся и докучал – не спущать и на том государском деле голову положил. – Царь перекрестился.

– Учинено было, великий государь, не ладно большими боярами, да поперечить Морозову никто не смел.

– Так всегда бывает, когда многую волю боярам дашь. Чти, дьяк!

Дьяк, повернувшись к образам, крестился.

– Не вовремя трудишься, дьяк!

– Великий государь! Пафнутий Васильевич – учитель мой и благодетель, а когда имя его поминают, всегда молюсь.

– То похвально! Чти далее.

– «…И взяли у воеводы наковальню, да кузнечную снасть, да мехи, а дал он им, убоясь тех воров, – что того отамана и ясаула пищаль, ни сабля, ништо не возьмет и все-де войско они берегут… А грабили-де корован и Васильеву ладью Шорина не одну посекли и затопили в воду ниже реки Камышенки, и насады, и всякие суды торговых людей переграбили, а иных-де до смерти побили, а колодников, что ушли в Астрахань, расковали, спустили: да они худче самих козаков побивали на судах служилых людей… Синбиренина Степана Федосьева изрубили и в воду бросили да двух человек целовальников синбирских, которые с недовозным государевым саратовским хлебом посланы, били и мучили, и знамя патриарша струга взял Стенька Разин и старца патриарша насадного промыслу бил, руку ему срубил, и потопили… да трех человек патриарших повесили, да приказчиков Василия Шорина повесили же, и знамена и барабаны поймали. Пристали к нему, Стеньке, ярыжных с насадов Шорина шестьдесят человек, с патриарша струга – сто человек, да с государева-царева струга стрельцы и колодники, да патриарш сын боярской Лазунко Жидовин. Кои воры погребли Волгой, а иные, взяв лошадей, берегом погнали в Яицкий городок за помогой…»

– Нынче же будем судить за трапезой. Думаю я, боярин, Хилкова князя сместить, худой воевода.

– Ведомо великому государю, что послан туда Иван Прозоровский князь с братом.

– То я знаю.

– А еще Унковского Андрея, великий государь, по указу твоему перемещаем.

– Тургенев сядет, да лучше ли? Все дела, боярин Иван Петрович, о воровских козаках направлять в Казань к боярину князю Юрью Долгорукову.

– Так делаем мы уже давно, великий государь!

Царь косо улыбнулся, в глазах засветилась насмешка:

– Пишет Унковский с Царицына, да пишет тайно, а чего тут таить? «Для промыслу над воровскими козаками послать он, Андрей, не смеет за малолюдством, а из Астрахани-де и с Черного Яру для поиску тех козаков ратные люди на Царицын и по мая 17 число не присланы». Все они, воеводы, друг другу помешку чинят да котораются[99], а с нуждой государевой не справляются. Пожог грабежной ширится, и ужо, когда тушить его придет, когда им каждому в своем углу жарко зачнет быть, почнут кричать: «Великий государь, пожалуй – пошли людей, да денег, да коней!» Приказать им, боярин, чтоб они хоть жили с великим бережением и на Черном Яру и по учугам[100] да про воровских козаков проведывали бы ладом и всякими мерами промышляли через сыщиков и лазутчиков; сыскных людей, боярин, шире пусти! Из приказа Большого двора возьми на то денег…

– Воля нам дана от тебя, великий государь, а мы для того дела прибираем давно уж бойких людей… да заводчиков всяких ловим, чтоб слухов и кликушества вредного не было…

– Еще раз наказать накрепко! – Царь взмахнул кулаком так, что светлые зайчики от рукава запрыгали по стенам. – Чтоб однолично тем воровским козакам на Волге и иных заполных реках воровать не дать и на море их не пустить! Так и грамоту писать в Астрахань, а нынче, боярин, обсудим, что на Ивановской делается – перво… Вот еще, Иван Петрович, пиши не то лишь в Астрахань – пошли в Казань к Долгорукову Юрью князю, да о ворах же пиши Григорью князь Куракину, и в Синбирск, и на Самару…

– В Самаре, великий государь, воевода Хабаров Дмитрий… И не дале как вчера доводит мне на него таём тамошний маэр Юган Буш: «Воевода-де людей всякого звания теснит гораздо и по застенкам держит и через незамужних жонок блудом промышляет…» Уж видно, таковы, государь, Хабаровы, и ежели твоя светлая память упомнит четвертый год, как государил ты, тогда объявился некий опытовщик на даурских людей[101] —новую землю – Ермошка Хабаров, ходил воевать неясачных князьков.

– Мутна к тому память моя, но все же говори, боярин.

– Да тут, государь, досказать мало: забрал тот Ермошка Хабаров аманатами[102] у тех князьков жонок да девок и всех перепортил, да тем и опытки свои порешил.

– Все они друг на друга изветы подают! Воевода тож таём доводит на Югана Буша, что он великий бражник, что-де мужиков в солдаты имает тех, кто боле семейной, указ же ему брать одиночек, «и одиноче-де не берет, заставляет тех мужиков по вся дни ходить к ружью, и оттого пашня-де, земля скудеет…»