Разин Степан. Том 1

– Так повели, великий государь, чтоб я послал на Самару сыщиков и сыскал бы о маэре и воеводе за поруками местных людей: иереев, купцов, целовальников добрых и черных людей всех.

– То велю тебе, боярин, а прежде всего пиши ко всем воеводам, и на Терки тож, чтобы жили, не которались, с великим бережением, да лазутчиков шли им, воеводам, в подмогу, а ежели где объявятся воровские козаки, то ходить бы на тех козаков, свестясь с нами.

– Все то будет так, государь!

– Иди, дьяк, боярин останется.

Дьяк поклонился царю, ушел. Царь проводил глазами дьяка, сказал:

– Толковый и чинной дьяк! Где взял такого?

– Наследье мне, великий государь, от боярина Киврина покойного… Дьяк много грамотен, не бражник и чист – посулов не имает.

– Добро! Ты иногда его и для моих тутошних дел давай.

Царь вспотел.

Боярин поклонился и, припав на колени, расстегнул царю пуговицы кафтана.

– Пошто, великий государь, плоть жарой томить?

Когда боярин встал на ноги, царь милостиво дал ему поцеловать руку.

– Вот еще молвлю об Ивановской перво: кто пустил конных бирючей? Пеший бирюч дешевле – погодно четыре рубля, конной много дороже – конь, литавры, жезл и одежда боярская…

– То, государь, у бирючей – свое, а жалованное тоже четыре рубли и пять денег емлют…

– И еще, боярин! Никон ко мне завсегда тянется… не опасен нашему имени.

– Великий государь! Никон, после того как пил на светлую Пасху твое вино в честь твою да имал от тебя дары, возгордился, и в Ферапонтове игумен да монахи порешили воздавать ему патриарши почести. Он же, не спросясь никого, вернулся в Москву…

– Чаял меня видеть… не допустили?..

– Народ темен, государь! И по вся зол на больших бояр. Ведомо народу, что Никон, возведенный волею твоею из мужиков, знает, что народ за него, и Никон, где проходит, лает бояр, тем прельщает… Нашлись уже кликуши, стали кричать всякое непотребство, лжепророчествовать хулой на святую церковь… И мы, прости нас, великий государь, с князем Трубецким, чтоб не печалить тебя и сердце твое сохранить спокойным, чернца Анику свезли за караулом, но без колодок, в Ферапонтов и настрого указали игумну боле не пущать заточника, а лжепророков берем на пытку и бирючей пустили кликать народу по един день на торгах и площадях.

– Не покривлю душой… жаль мне Никона, боярин! И не я возвел его – до меня он был приметен в иереях, но вы с князь Никитой ведаете, что надо мне… и я молчу.

– Еще, великий государь, мыслим мы убрать холопей с Ивановой площади – чинят почесть что разбой среди дня…

– Того, боярин, не можно! Пуще всех меня они тамашат – дуют прямо в окошки похабщину. Убрать холопей, то родовитым боярам придется идти пеше, а родовитые коньми себя красят – ведь они потомки удельных князей! Можно ли родовитому пеше идти к государеву крыльцу?.. Нет, боярин!

– Твоя светлая воля, государь!

Стольник вошел в палату, торжественно и громко сказал:

– Великий государь! Святейший патриарх идет благословить трапезу.

Царь встал, сказал стольнику:

– Никита боярин, чтоб было за трапезой довольно вина!

Стольник низко поклонился.

К Астрахани

1

На лесистом, среди Волги, острове Катерининском Разин собрал круг.

В круг пришли старый казак Иван Серебряков, седой, усатый, с двумя своими есаулами, статный казак донской Мишка Волоцкий да есаул Разина Иван Черноярец – светло-русый кудряш, а за дьяка сел у камени матерого и плоского «с письмом» бородатый, весь в черных кольцах кудрей боярский сын Лазунка.

В сумраке летнем за островом плескались струги и боевые челны со стрельцами да судовыми ярыжками в гребцах.

Круг ждал, когда заговорит атаман.

Разин сказал:

– Соколы! А не пришлось бы нам в обрат здыматься за стругами и хлебом, как шли к Самаре?

– Пошто, батько?

– Стругов мало – людей много.

– Лишних, батько, пустим берегом.

– Тогда не глядел я, хватит ли пищалей и пороху?.. Помнить нелишне: с топором кто – не воин.

Сказал Черноярец:

– О пищали не пекись, батько! Имал я у царицынского воеводы кузнечную снасть, то заедино приказал шарпать анбары с мушкетами и огнянные припасы.

– Добро! Теперь, атаманы-соколы, изведаны мы через лазутчиков, что пущен из Астрахани воевода Беклемишев на трех стругах со стрельцы: повелено им от Москвы на море нас не пущать. Яицкие до сих мест в подмогу нам и на наш зов не вышли – хлеб надо взять из запасов воеводиных, на море в Яик пройти. Так где будем имать воеводу?

– У острова Пирушки – подале мало что отсель!

Волоцкий, играя саблей, вынимая ее и вкидывая в ножны, тоже сказал:

– У Пирушек, батько, сокрушим воеводу!

Молчал старый Серебряков, подергивая белые усы, потом, качнув решительно головой, сказал веско:

– У Пирушек Волга чиста, тот остров не затула от огня воеводы!

– Эй, Иван, то не сказ.

– Думай ты, батько Степан! Я лишь одно знаю: Пирушки негожи для бою…