Разин Степан. Том 2

– Я, атаман батюшка, ась, не Петр, я Алексей… С чего-то так меня дьяки кликали и воевода по ним – Петр да Петр, а я Алексей!

– Где казна воеводина?

– У воеводы, ась, никоей казны не было – отослана государю… Стрельцам – и тем жалованное митрополит платил вон ту, на дворе Троецком…

– Я твою рожу в моем стану видал, а был ты тогда в стрельцах – помнишь Жареные Бугры?

– Помню, атаман, ась, чего таить!.. Я человек подневольный, в какую, бывало, службу воевода сунет – в ту и лез…

– А помнишь ли подьячих, они мне служили, ты их хотел в пытошную наладить, да сбегли в козаки?

– Это Митька с Васькой, ась, так они путаные робята и негожи были в подьяче, едино что по упорству воеводы сидели – грамотой оба востры, да ум ихний робячий есть.

– Всем бы ты хорош, Петр Алексеев…

– Алексей, ась, атаман!

– Пущай Алексей! Даже имя твое – и то двоелишное. На Москву, хочешь, спущу?

– Ой, кабы на Москву! Никогда ее не видал – поглядеть, ась, охота до смерти…

– До смерти наглядишься!

Атаман, чокаясь с есаулами, видел работу плотников, знал, что виселицы справны. Он двинул на голове шапку. Подьячего подхватили стрельцы.

Разин крикнул:

– Покажите ему Москву! За ребро крюк взденьте, да повыше.

К виселице кинулась старуха в черном, всплеснув руками, закричала:

– Дитятко-о! Алексеюшко!

– Ой, мамонька, проси у них хоть тело мое похоронить! Ох, тошно-о!

– Дитятко!..

Атаман крикнул:

– Соколы, гоните старуху. Пущай завтра придет – хоронить воеводину собаку!

С Волги в кремль казаки привели молодого персиянина, он ругался по-персидски, грозил кому-то кулаками, тыча в сторону на Волгу:

– Педер сухтэ!

– Этот, батько, с немчинами бежать ладил на корабле «Орел» царевом. Мы того «Орла» сожгли… Немчины кое в паузках, кое в лодках уплыли Карабузаном в море, а этот на берегу сел и плачет…

– Царевич он, сын гилянского хана! Судьба его висеть там на крюку, где Алексеев. Гей, повесить перса!

Молодого перса раздели догола, пинками подвели к виселице и, воткнув крюк в ребра, подтянули на ту же вышину, как и подьячего.

– Еще, батько, персицкой купчина, должно!

Стрельцы и казаки вытолкнули перед атаманом человека в бархатном голубом халате, шитом золотыми арабскими буквами, в голубой чалме с пером.

– Его я знаю, – засмеялся Разин и, подняв чашу с вином, сказал – За твое здоровье, перской посол!

– Кушаи-и…

– Ты бился в пытошной башне, против нас сидел со своими слугами?.. И надо бы за то тебя повесить!

– Иншалла! Атаман, если так кочет бок…

– Бог ничего не хочет, а вот хочу ли я? То иное. Я не хочу тебе худа. Соколы! Тут где-то его сабля?

Чикмаз достал с крыльца саблю посла с золотой рукоятью в ножнах, по серебру украшенных финифтью.

– Хороша сабля! Да коли Степан Тимофеевич велит – вот, бери, кизылбаш.

Посол взял саблю.

– Поезжай ты в Персию к шаху, скажи ему: «Атаман меня отпустил, ты же отпусти пленных козаков». Я знаю, они там у вас горе мычут!

Посол принял саблю, поклонился. Сказал персу-толмачу, который стоял сзади:

– Спроси у атамана мои пожитки!

Толмач перевел слова, атаман ответил послу, не глядя на толмача:

– Пожитки твои, посол, козаками разделены по рукам. Я не волен брать у своих то, что они взяли с бою. Поезжай так! Жизнь дороже рухледи.

Посол еще раз поклонился и ушел.

– Гей, стрельцы! Теперь подавайте мне воеводино отродье – сынов князя Прозоровского.

Голубые и розовые кафтаны стрельцов затеснились к крыльцу часовни, сверкая бердышами.

– Ени, батько, у митрополита кроются.

– Подите на двор к митрополиту, приказую ему дать парней!

Стрельцы ушли. Спустя час старший Прозоровский смело вошел к атаману. Был он в голубой измятой чуге, с гладко расчесанными длинными волосами, без шапки.

– Куда делся твой меньшой брат?

– Мой брат идет с монахами.

– Добро! Теперь скажи мне, княжеское отродье, где твоего батьки казна скрыта?

– Казну ведал подьячий Алексеев!

– Теперь не ведает – гляди!

– Чего мне видеть? Знаю!

– Знаешь, так говори: где казна твоего отца?

– У моего отца казны не было, рухледь батюшкину твои воры есаулы всю расхитили – повезли в Ямгурчеев! Чего ищешь у нас, когда оно, добро, у тебя?

– Ты княжеский сын?

– Ведомо тебе – пошто спрос?

– Мой род бояра выводят до корени, я ж вывесть умыслил род боярский до земли – эх, много еще вас! Гораздо вы расплодились, едино как черные тараканы в теплой избе. Гей, повесьте княжеское семя… Кличьте попов! Пущай все здесь станут!

Попов собирали из всех церковных домов, а который не шел, тащили за волосы, пиная в зад и спину.

– Батько зовет!

Попы толпились перед часовней. Разин встал, упер левую руку в бок, спросил:

– Все ли вы, попы?

– Все тут, отец!

– Гей, батьки, нынче венчать заставлю вон тех боярских лиходельниц с моими козаками. Кто же из вас заупрямится венчать без времени да разрешения церковных властей, того упрямца в мешок с камнями и в Волгу! Она, матка, попа примет, едино как и убиенного козака. Слышали?

– Чуем, атаман!

– Ай да батько!

– Спасибо, Степан Тимофеевич!

– О жонках много скучны!

Разин, слыша слезное лепетание оставшихся у церковной стены молодых боярынь, крикнул: