Разлад

Можейко застыл, ошеломленный. Внезапно вдруг заметил, что не слышит. Ни слова, ни звука. Он смотрел на шевелящиеся губы докладчика, видел его улыбку. Но тишина в ушах стояла такая, словно был погружен в воду. Ему стало страшно. «Неужели оглох?» И вдруг шум прорвался мощной лавиной. Сосед, с которым переговаривался, насмешливо, резким фальцетом спросил:

– Позвольте узнать, какую вы занимаете жилплощадь?

Председатель горисполкома широко улыбнулся. Открыл папку. Долго копался. И вдруг, как фокусник, вытащил какую-то бумажку.

– Товарищи, я предвидел ваш вопрос. И посему запасся справкой в своем домоуправлении, – он помахал перед собой бумажкой, – зачитываю: «Семья тов. Новикова в составе трех человек занимает площадь 45 квадратных метров. Комнаты раздельные. Строение 1982 года». Для тех, кто хочет ознакомиться, справку пускаю по рядам. Зал взорвался смешком. А он, чувствуя небольшой успех, уже ковал победу:

– Там указан адрес. Прошу в гости, – выдержал маленькую паузу, добавил с ехидцей, – для проверки и уточнения.

Но тут же сразу посерьезнел. Перестал улыбаться. И тотчас стало видно, что не так уж и молод. За пятьдесят перевалило. Он подошел чуть ли не вплотную к первому ряду. Сказал устало:

– Товарищи! Знаете ли вы, что в городе в среднем на человека приходится тринадцать квадратных метров жилой площади? Но ведь есть районы, где и пяти не можем наскрести. Люди десятками лет ждут квартиры. Есть такие, которые так и не могут дождаться. И это не лодыри, не выпивохи, а рабочие, которые честно трудятся. Я никого не хочу обидеть. Я понимаю, что здесь, передо мной, сидят люди, достойные уважения, внесшие громадный вклад в жизнь нашей страны.

– Мягко стелете, – не выдержал сосед Можейко. Он все время ёрзал. Приподнимался. И седой хохолок его топорщился, как гребешок у молодого петушка. Председатель горисполкома чуть запнулся. Но тут же продолжил. Твердо. С нажимом.

– Я повторяю, внесшие неоценимый вклад в жизнь и историю нашей страны. Но, дорогие товарищи, знаете ли вы, что в первом и втором Обыденских переулках в среднем приходится тридцать метров на человека.

Зал настороженно притих. Он вынул еще одну бумажку. Помахал ею в воздухе и сказал:

– И это не голословное утверждение. Вот справка. Ее подготовили по моей просьбе.

На сей раз появление справки было встречено глухой враждебностью. Зал словно приготовился к отпору. И докладчик уже не улыбался. Понимал, не до улыбок. Он прошелся вдоль первого ряда. Остановился, сочувственно посмотрел на зал:

– Я понимаю, семьи уменьшились. Дети разъехались. Вы привыкли к этому парку, к этому району. Поэтому мы и решили предложить вам посмотреть новый дом. Построен по другую сторону парка. Квартиры комфортабельные. Улучшенной планировки. «Верно, товарищ Чернов?» – внезапно спросил он, разыскивая кого-то взглядом в рядах. Зал обескураженно замер. «Верно», – знакомый хрипловатый мужской бас прозвучал совсем рядом. Можейко обернулся и оторопел. Это был его сосед по подъезду.

Маленький, коренастый, с крепко посаженной, точно пришитой к плечам головой, он всегда умудрялся при встрече с Можейко юркнуть вперед и распахнуть перед ним двери. И жену свою настропалил. Та торила дорожку через Олимпиаду Матвеевну. Чаепития, разговоры, хождение в гости. По всему чувствовалось – набивается в друзья. Антона Петровича это коробило, раздражало. Знакомство сознательно ограничил холодными кивками и чопорными разговорами о погоде. Истинную цену номенклатурной дружбе знал не понаслышке. Чернов стоял несколькими ступенями ниже на служебной лестнице, и потому Можейко иной раз давал волю своим чувствам. Холодно улыбаясь, зло подшучивал: «Что-то Вы Трофим Фомич, не здороваетесь последнее время. Загордились совсем». Чернов тотчас менялся в лице. Начинал жалко оправдываться. Антон Петрович с безотчетной брезгливостью глядел на его красные, хрящеватые уши: «Чего егозишь? – думал он с глухой неприязнью, – все равно видно, какого поля ягода – из тех, кто и купит, и продаст, не глядя».

И сейчас, услышав голос Чернова, тотчас с злобным ожесточением подумал: «Иуда! Новые времена – новые хозяева».

Чернов стоял на трибуне. Затравленно оглядываясь на председателя, отвечал на колкие вопросы зала.

– Что же сами не переезжаете, – съязвил, не выдержав, Можейко, но тут же втянул голову в плечи: «Какого черта высунулся? Нашел время счеты сводить».

– Уже дал официальное согласие, – занозисто отрезал Чернов, окинув зал победным взглядом.

Расходились по-разному. Одни тихо переговариваясь между собой. Другие угрюмо, молча норовили поскорей выскользнуть из зала. Но были и такие, что сбивались в группы и, перебивая друг друга, возбужденно гомонили: «На что замахнулись!» Кто-то схватил Можейко за рукав.

– Погодите. Мы тут петицию вчера подготовили. Прочитайте. Уже двадцать человек подписали. Вы будете двадцать первый.

Можейко скользнул взглядом по бумаге: «Мы, нижеподписавшиеся, решительно протестуем».

«Провокация», мелькнула тревожная мысль.

Твёрдо отодвинул от себя бумагу: