Различные миры моей души

– Значит, здесь, на земле, нет истины?

– Ты же сам видишь, как говорящих истину предают на суд люди, имеющие власть на земле. В суете мира они забыли, кто они и для чего. Их надо жалеть и любить.

– И чего стоят твои слова о любви к ближнему, если эти ближние хотят твоей смерти? Неужели ты не зол на них за это?

– Нет. Эти люди ещё не поняли, что они сотворили. Их сердца очерствели и души закрыты. Они слепцы, и не видят света. Разве можно злиться на ребёнка, отрывающего крыло у бабочки? Дитя неразумное ещё не знает, что такое боль, наказание, раскаянье. Оно бездумно, потому что ещё глупо. Придёт время, и эти люди раскаются в том, что желали и делали.

– И тебя не страшит смерть? Не страшат мучения? Ты знаешь, что в моей власти как казнить тебя, так и помиловать? Как обречь тебя на муки, так и избежать их?

– Ты в этом не властен. Не ты дал мне жизнь, не ты её и отнимешь.

– Да понимаешь ли ты, что твоя жизнь в моих руках? Ты можешь осознать, что она сейчас висит на волоске? – вспылил Пилат.

Иисус улыбнулся.

– Я всё это осознаю и понимаю, – медленно и спокойно, как душевнобольному, объяснял он. – Но ты не можешь понять простой истины. Если не ты послал меня и ввёл меня в этот мир, то, как ты можешь меня из него удалить? Если не ты подвесил волосок моей жизни, то не тебе его обрезать. Ты такое же орудие Божье, как и Каиафа, и Иуда.

– И ты не проклинаешь Иуду, предавшего тебя в руки моей стражи?

– Нет, префект. Иуду я не проклинаю. Без него я бы не стал тем, кем скоро буду. Я принимаю на себя все грехи, а Иуда – все пороки человеческие.

– А есть разница?

– Да, префект. Грех – это то, что человек осознаёт и в чём может раскаяться, о чём сожалеет и мучается, что может искупить и получить прощение. А пороки искупить нельзя. Порок – это часть человека, как его рука или нога. Это фанатичная уверенность в своей правоте. Это слепая гордыня, это осуждение и проклятие Иуды. Хотя один Бог может судить и казнить. Иуде же ещё никто не дал слова оправдаться.

– И ты не боишься мук и смерти?

– Я всё же сын человеческий, и муки меня страшат. Но смерти я не боюсь. Смерти нет. Есть только вечная жизнь.

Пилат снова прошёлся по залу. Всё, что говорил этот странный человек, было необычно и заставляло задуматься. Смутно Пилат понимал, что некоторые слова находят отклик в его душе, других он принять не может. Но равнодушным не оставляют, это точно. Это слова идеалиста, решившего переделать мир, наподобие Великого Александра, только вместо меча он решил действовать словом. Опасное заблуждение, ведь слова могут переврать. Нет, это не преступник, это просто блаженный мечтатель, вся вина которого, что он ухитрился родиться не в просвещённом Риме среди философов и мудрецов, а в грязной Иудее, среди жестоких и завистливых людей, которые понимают только язык денег и силу. Как он сам говорил? Пилат вспомнил одно из донесений шпионов: нет пророка в своём отечестве. Нет, он не преступник, не пророк, он просто новоявленный философ со своей новой философией о том, что нет плохих людей. Он достоин не казни, а хорошей плётки, чтобы усмирённая зрелищем толпа оставила его в покое. Пилат коротко взглянул на Иисуса и широкими шагами подошёл к дверям. Рывком распахнул их и вышел к первосвященникам.

– Я не вижу никакой вины. Я не знаю, за что вы хотите его казнить. Однако, как я знаю, он галилеянин. Это область царя Ирода. Я направляю его к нему. Если царь повелит его казнить, я выполню приказ. Но не ранее.

Он приказал вывести Иисуса. Как только он и стража переступили порог, толпа, как волна, нахлынула на него.

– Смотрите! Идёт царь Иудейский! – бесновались в толпе. – Где же твой венец? Если ты спаситель, почему не спасёшь себя? Сотвори чудо, сын плотника!

Крики раздавались с разных сторон. Вдруг какой-то чернобородый человек с бойкими глазами, прорвавшись к Иисусу, смачно плюнул ему в лицо.

– Это твоё помазание на царство!

Вокруг раздался гогот, и в Иисуса полетели камни.

Помрачение ума, о котором Пилату писал его друг, длилось у царя Ирода недолго. Суеверный как все люди, он боялся знамений и примет. Но не наблюдая ничего необычного или страшного для своей сумрачной души, царь вновь обрёл былое бесстыдство, бесшабашность и жестокость. Находясь в Риме, он присутствовал при новом развлечении кесаря: разысканные по всем уголкам империи люди, называвшие себя последователями Иисуса из Галилеи, предавались на растерзание и съедение львам, тиграм, диким кабанам, быкам в Колизее Рима и цирках других городов, затаптывались слонами и табунами дикий лошадей. Сначала его забавляло зрелище безропотной, покорной смерти людей, которая проходила то в молчании, то под пение гимнов. Но и это ему скоро наскучило. Поэтому он решил ненадолго уехать из Рима. Выбор его пал на Иерусалим. Хотелось самому посмотреть на самозванца, расспросить его, увидеть его чудеса, о которых ему доносили не только шпионы, но и говорили, почти не скрываясь, люди в городе. Поэтому, предупреждённый с вечера, он с нетерпением ждал стражу с арестованным.