Разлюбил – будешь наказан!

Я откусила уголок зубами. Я не спешу. Мне надо все запомнить. И я запомнила. Могу собрать и разобрать с закрытыми глазами. Не понимаю только, как я могла забыть родинку на подбородке?

Что он там врет про свои микрочипы?! Я помню, как он смотрел на меня в последний момент, перед тем как наброситься и съесть, когда вдохнул, когда попробовал на вкус, дикими глазами, мужскими, звериными, пьяными… Его дыхание сорвалось в один глубокий выдох, из крика в стон. Ах! Как услышала – сразу поняла, что такое страсть. Моя страсть помещается в одно короткое слово: «Еще!». Хотя… может быть, тут он как раз и пришел в себя и подсунул мне этот микрочип? Да, был момент… Я лежала у него в руках, он все целовал, целовал… А потом кольнуло что-то резко, в районе сердца. Да нет… Не может быть… Не знаю…

Но я-то тоже, не будь дурой, успела застолбить – вонзила ему свой флаг, аккуратненько, между лопаток: «Я первая! Я одна!»

До нас дошло, что такое рядом. Рядом! Через полчаса придется рвать все по живому. Антон сгребает меня в охапку, чтоб никто не отнял. У него красные глаза, и губы прикусил, сейчас заплачет. И я сбешусь от этого жуткого коктейля из радости, нежности и микроинфаркта. Хочется орать всякие глупости: «Не уезжай! Давай убежим!» Я не ору. Я включаю радио в Машкином магнитофоне и небрежно заявляю:

– Ах! Не знаю, как мне жить теперь… Я даже не смогу и смотреть на других мальчишек…

Ой! Спасите! Он на меня набросился! В одну секунду. Всем телом. Руки сжимает у меня на шее. Мама! Он меня задушит!

– На каких мальчишек?! – Он зарычал.

А глазищи бешеные! Красота! Мужчина! Зверюга! Души меня, души! Еще!

Через секунду Антон опомнился и целует:

– Ты моя. И не думай ни про кого. Ты моя.

– Я знаю, – говорю, – знаю.

И тут какая-то сволочь на радио поставила грустную детскую песню. Что-то там про море… Ля-ля-ля… Про письма…

Не посылай мне писем напрасных,
Разве отправишь лето в конверте…

Антон услышал и заплакал. До сих пор такой: танк, а заплакать может над сущей ерундой. Я его гладила: «Не плачь. Не плачь… Что ты! Все будет хорошо… Никуда мы не денемся… Через год уже школу закончим». Глажу его по спине, глажу, а сама думаю: «Неужели забудет меня? Забудет. Вон какой эмоциональный. Сейчас начнет все усложнять. Запутается. Устанет. Да, и девки, конечно, набегут…»

– Я тебя люблю – это главное. – Он успокоился.

Подумал что-то там свое, пацановское – засиял. Спрятал презерватив в карман, застегнулся, волосы поправил.

– Ничего у меня причесочка?

– Отпад, – говорю и хлопаю его по заднице.

32. Вторая сцена с удушением

Зажралась я, сучка! Забыла, что такое сковородочка жареной картошки, один огурец на бутылку дешевой водки, драные колготки, комнатуха в хрущевке… Форель у меня на гриле! Зелень, перчик сладкий, вино и черное платье, бретелечки тонюсенькие.

Жду тигра. Хочу притвориться дурой, но дура я и есть. С порога раскололась.

– За тебя! – поднимаю бокал. – Как лихо ты спас наше семейное счастье!

– Божественно! – молодец, Антон пробует рыбку и не замечает провокации. – Ты мои вещички собрала? Ничего не забыла?

– Да. Собрала. Презервативы положила. А то ты стесняешься покупать.

– Крошка, какие презервативы? – Голодный он всегда начинает кричать. – Я весь в мыле! Работаю как лошадь! Хоть бы кто спасибо сказал! Мы вышли на новый уровень. И твой муж, между прочим, это все организовал. Вы совсем мой труд не уважаете!

– Спасибо. – Я понимаю, конечно, что сначала нужно покормить, но не могу остановиться. – Все тебя любят! Уважают тебя все! И сотрудница твоя рыдает принародно. Хочет работать с полной самоотдачей!

Тигр шевельнул правым ухом и мяукнул:

– Рыбка какая нежная…

– Нет, мне непонятно! – Я выжимаю лимон над его тарелкой. – Кто спас нашу семью? Ты или Олин муж?

Вилочка повисла в воздухе и отлетела в центр стола. Антон покраснел:

– Когда же я уволю эту хренову кладовщицу…

– А зачем увольнять нашу прекрасную кладовщицу? Можно просто снять бабу подальше от дома!

Он переключился на форель и сказал, понизив голос:

– Мне неприятна эта тема.

А надо было гаркнуть как следует. «Мне неприятна эта тема!!! Твою мать!» И кулаком по столу. Но он сказал, как на пресс-конференции, «без комментариев», и я продолжила метать в него дротики:

– Конечно, такой облом! И новая машина не помогла… И новый уровень…

– Я пришел домой отдохнуть. – Кусочки падали у него с вилки. – Спасибо! Успокоили!

– А зачем ты вообще мне тогда говорил про Олю? Не надо меня информировать! Я тебе про своих мужиков не рассказывала!

– А вот это вот правильно! Слишком долгий будет рассказ! – Он хохотнул, потом поглядел на бутылку вина, на рыбку, взял трагическую ноту и с чувством продолжил: – Мое сердце! Мои нервы, разбитые на работе! Вы думаете, деньги с неба валятся? Что ж мне так с семьей-то не повезло! Что ж я не геолог! Жил бы в палатке.

– И отдай мое вино. – Я поставила бутылку у своей тарелки.