Разлом

Слух понемногу возвращался. По крайней мере противный звон в ушах уже почти прошел, однако звуки все еще доносились словно сквозь толщу воды – гулко и неразборчиво. Неужели он так и останется наполовину глухим? Это было бы страшнее всего. Единственный звук, который Ромка не то чтобы отлично различал, а даже ощущал всем своим организмом, – это настойчивое журчание в его собственном желудке. Он ничего не ел со вчерашнего дня, а самое противное – с каждой минутой все больше хотел пить. «Хорошо, что сейчас конец зимы, – подумал он, – летом мы бы уже давно сдохли от жары». Воздух был прохладен, и это позволяло переносить жажду немного легче. Никто из его спутников по крайней мере до сих пор не жаловался на отсутствие провианта, и потому, стиснув зубы, Ромка решил терпеть. Ко всему прочему приходилось превозмогать и боль в стертых до крови ногах: хоть он и был привычен к босым прогулкам, топать без ботинок по степи оказалось крайне неприятно. Надевать грубые безразмерные сапоги, которые Алекс любезно предложил снять с какого-нибудь трупа, брезгливый Ромка отказался наотрез, и сердобольный Зайцев намотал ему на ноги в несколько слоев бинты из армейской аптечки на манер портянок. Битых стекол в Центруме не водилось, но стелющиеся по самой земле вьюны и мелкие камушки были весьма колючи. Бинты от них спасали, но не на сто процентов, потому Ромка старался внимательнее смотреть под ноги, чтобы не наступить ненароком на какой-нибудь острый камень.

Присутствие рядом Эйжел все еще беспокоило и нервировало его. Сам того не желая, он настороженно поглядывал в ее сторону и временами ловил ответный вопросительно-ироничный взгляд. В последнее время все вокруг вообще отчего-то смотрели на него с плохо скрываемым сочувствием.

– Доберемся до темноты, раздобудем чего-нибудь пожрать, – обнадежил спутников полковник, словно прочитав их невеселые мысли.

Алекс задрал голову вверх, прищурившись, поглядел в сторону солнца, а потом на стелющуюся под ногами тень.

– Мы идем в сторону сурганской границы, – уверенно сказал он.

– Прямо в тыл наступающей армии, – кивнул Зайцев. – Что, уже страшно?

– Да как-то не очень, – пожал плечами тот. – Скорее странно.

Ствол Зайцеву Алекс так и не вернул: сунул в собственный карман, буркнув что-то вроде «пускай пока тут полежит». Полковник особо не возражал, благо в его арсенале отыскался короткорылый револьвер весьма архаичного вида, типа британского «бульдога». С учетом того, что в барабане револьвера помещалось шесть патронов, а в магазине «макарова» осталось всего лишь пять, перевес в боезапасе оказался на стороне Зайцева. Конечно, можно было разжиться чем-нибудь огнестрельным прямо в окопах, только вот по трезвом размышлении Алекс счел эту идею дурацкой. Он не Рэмбо, чтобы таскать на горбу тяжеленный станковый пулемет с запасной лентой к нему, а клондальские винтовки были однозарядными, как классическая берданка. Он даже допускал мысль, что армейская винтовка Бердана образца XIX века и вдохновила клондальских оружейников на создание этого шедевра инженерной мысли: более примитивную конструкцию попросту сложно себе представить. В комплект к ней нужно носить с собой набитый патронами подсумок, ну и скорострельность такого оружия оставляет желать лучшего, без автоматической-то перезарядки. Ган, единственный оставшийся в живых парень из зайцевской команды, подхватил по пути трофейную сурганскую винтовку, позаимствовав ее у убитого пехотинца – тому она была уже без надобности. Этот агрегат оказался более совершенным: его, похоже, слизали с мосинской трехлинейки. Винтовка имела подствольный магазин на четыре патрона, но перезаряжалась, опять же, вручную отпиранием и запиранием затвора с одновременной экстракцией стреляной гильзы. Если отомкнуть штык, получалась вполне сносная стрелялка. Правда, патронов в карманах сурганца оказалось тоже всего четыре – остальные он, видать, расстрелял на пути к собственной бесславной гибели. Ползать по дымящемуся полю боя и собирать боеприпасы было некогда, поэтому «мосинку» зарядили тем, что нашлось. У Ромки имелся нож. Единственным безоружным членом команды осталась Эйжел, но ей, похоже, было на это решительно наплевать.

– Эй, Ган, – позвал парня Зайцев, поглядывая на его короткополый бушлат с неровными краями, – ты, случайно, не тот герой, который штыком шинель искромсал?

– Я самый! – радостно отозвался Ган и улыбнулся от уха до уха.

– Во как! Ты, говорят, знатный охотник. А мы охотники насчет поесть. Ты чего-нибудь съедобного добыть сможешь?

– Так ведь пустоши же, тут дичь не водится… – растерянно протянул парень. – Хотя… Идите, я догоню.

Ган ненадолго задумался, огляделся по сторонам и, отделившись от компании, исчез за ближайшим холмом. В течение следующего часа ничего интересного не происходило: они продолжали мерить шагами бурую степь, а Алекс прислушивался, не грянет ли где выстрел. Но вокруг было тихо.