Разлом

– А я не знаю! – весело расхохотался тот, но вдруг сделался необычайно серьезным, словно кто-то выключил улыбку на его лице. – Но думаю, тому есть причина. Мне кажется, все без исключения проводники – лишние люди. Не нашедшие своего «я», не сумевшие до конца реализовать себя в родном мире. И мироздание, почувствовав это, выталкивает, извергает из себя чужеродное тело, позволяет такому человеку уйти, дает ему шанс начать новую жизнь под другим солнцем и другим небом. Это, если хотите, одно из проявлений высшей вселенской справедливости.

Ударник задумался. А что, в общем и целом логические построения Виорела выглядели весьма стройными, хотя он, признаться, и не ожидал от этого странного человека склонности к философии. Если подумать, его самого и вправду почти ничего не держало на Земле, вся его жизнь так или иначе протекала тут, в Центруме. И кого бы он ни вспоминал из своих коллег-пограничников, никто из них не согласился бы по доброй воле навсегда остаться на Земле. Вернуться сюда хотели все. Даже те, кто толком не мог сформулировать для себя причины этого стремления.

Словно в ответ на его мысли откуда-то из глубин развалин раздался низкий загробный хохот. Ромка вздрогнул.

– Так, друзья мои ситные, а давайте-ка укладываться баиньки, – хлопнул в ладоши Виорел, точно этот нечеловеческий звук послужил для него условным сигналом. – Только сперва нужно утвердить график дежурств для поддержания огня и охраны лагеря.

– Я послежу, – произнес из темноты Поганый, – все равно спать не хочется ни фига.

– Тогда через два часа я тебя сменю. Следующий – Ударник, потом – Ромка, потом – Костя. Допивайте чай и полезайте в машину. Передний и задний диваны там раскладываются.

Из ночного мрака снова послышались приглушенные завывания, а над ярким пятном костра что-то пронеслось с тихим шелестом и кануло во тьме – что-то, похожее на крупную летучую мышь.

Остаток ночи прошел в целом спокойно. Разбуженный Виорелом Ударник, ежась от ночного холода, покинул уютный салон локомобиля. Костер едва теплился, и жара уже практически не давал. Иван решил не раздувать огонь сильнее прежнего и экономить валежник, чтобы его хватило до утра, поскольку идти в непроглядной тьме в поисках сухих веток совершенно не хотелось.

Со стороны руин по-прежнему доносились стоны, протяжные вопли и трескучий клекот, но Иван уже привык к этим звукам, перестав обращать на них внимание. Над костром еще несколько раз вспархивало что-то большое и шелестящее, но разглядеть во тьме летучую тварь было решительно невозможно. А где-то невдалеке, примерно в километре отсюда, клубился извечным туманом Разлом.

Спустя условленное время он растолкал мирно посапывающего Деда – тому, по-видимому, жутко не хотелось вылезать на ночной холод, а может быть, даже стало немного страшновато, но он старался не подавать вида. Убедившись, что все в порядке и Ромка занял пост возле костерка, Иван отправился досыпать.

Утро выдалось холодным и туманным. Стылый ветер нагнал низкие облака, укутав небосвод от края до края. Костер почти догорел, и отыскать топливо для него оказалось непростой задачей: ветки низкорослого кустарника, еще вчера совершенно сухие, за ночь стали влажными от росы. Перепачкав пальцы густой тягучей смолой и изрезав колючками, Ударник наломал немного веток и бросил их на угли, однако они отказывались гореть, вместо этого звонко трещали и дымили.

Позавтракав в молчании галетами и допив остатки вчерашнего чая, они собрали вещи, затоптали кострище и двинулись в путь. Иван в последний раз поглядел на утопающий в тумане угловатый силуэт локомобиля: машину и офицерские документы решено было оставить здесь и дальше двигаться на своих двоих. Когда они спустились с холма, облака на востоке окрасились золотистой охрой: там, по заведенной миллионы лет назад традиции, выплывало над горизонтом солнце.

Если бы Иван не знал, что когда-то на этом месте стоял довольно большой и цветущий город, он принял бы это место за развалины средневековой крепости. За минувшие годы природа почти отвоевала некогда захваченную человеком территорию: в заросшей травой торной тропе лишь местами угадывалась брусчатка мостовой, под ногами скрипели мелкие камни, кирпичное крошево и осколки керамики. Стены близлежащих зданий тоже были наполнены совершенно иной жизнью: каменные основания цокольных этажей сплошь заросли мхом, а возвышающиеся над ними кирпичные стены обвил вьюн, скрыв под собой зияющие провалы окон и некогда подпиравшие балконы каменные колонны. Крыши давно провалились, кое-где не сохранилось и межэтажных перекрытий, только торчали из стен обломками гнилых зубов проржавевшие стальные балки, да вела в никуда рухнувшая через два пролета на третий каменная лестница. В одном из укрытых травостоем дворов им встретились ржавые останки древней машины: огромное колесо с порыжевшими стальными спицами в руку толщиной да истлевший до дыр прямоугольный капот, в провалах кожуха которого угадывалось сложное переплетение труб и клапанов. Пустота, тлен и запустение.