Размышления

По узким улочкам Стамбула бесстрашно ездят автомобили любых габаритов, виртуозно, в двух сантиметрах проезжая мимо разложенных товаров и спин покупателей, остановившихся, чтобы посмотреть и прицениться. Пешеходы не возмущаются, не жалуются. Мотоциклисты мчатся сквозь толпу на площади, лавируя между неспешно идущими или сидящими на траве людьми – и никто не посылает им проклятия вслед. Однако и разносчик, катящий тележку с дынями или помидорами, имеет свои права, водители терпеливо едут вслед за ним и ждут, пока тележка свернет за угол: дорожных знаков здесь практически нет (они на новых больших магистралях), правила уличного движения локальны, но соблюдаемы в соответствии с разноправностью, а «разноправье» в имперском городе, как разнотравье на лугу, свидетельствует о его жизненном потенциале: это когда различные классы существ не претендуют на равные права, а претендуют на свои права и обретают их по умолчанию, подчеркивая тем самым отличия органической государственности от механической, способной оперировать только однородными деталями. Я вдруг подумал, что права инвалидов, столь неукоснительно учитываемые и соблюдаемые на Западе, могут, конечно, служить образцом для подражания. Но одновременно негативным образом они означают следующее: всякий, претендующий на какие-то особые права, является своего рода инвалидом. С помощью протезов – механических, электронных, социальных – все правовые особенности могут и должны быть аннулированы.

Между тем в тиши кабинетов, безусловно, возникает вопрос: зачем усложнять стыковочные узлы, если такую форму общежития, как государство, можно устроить максимально просто? На этот счет есть ряд соображений. Во-первых, государственная конструкция из немногих простых деталей действительно незамысловата, она, так сказать, прозрачна. Но производство этих самых простых деталей отнюдь не является простым, в каком-то смысле оно потребовало многих столетий европейской истории и явилось важнейшим содержанием прогресса. Создание гомогенного гражданского общества было венцом выдающихся человеческих усилий, потребовались неистовство христианства и настойчивость Реформации, работы прессы (СМИ) над универсальным гражданским языком и многое другое, чтобы гомогенизировать разнотравье социального поля и увенчать его правовым государством. Правовое государство возможно лишь как способ упаковки уже достаточно гомогенного (однородного) гражданского общества.

Из первого вытекает и второе: при отсутствии дееспособных элементов устойчивого гражданского общества (среди которых обязательная персонализация отношений с Богом, индивидуальные «средства связи» с трансцендентным, как раз и обеспечивающие настоящую автономность индивидов) сборка правового государства обречена оставаться декоративной. Она будет восприниматься гражданами как чуждая принудительная сила, не имеющая отношения к их волеизъявлению, – короче говоря, для Голландии и Норвегии правовое государство будет все же своим, несмотря даже на прогрессирующее нестроение, связанное с деградацией гражданского общества, но для России и Турции оно останется «чужеземным», даже если его внешнее функционирование будет более или менее исправно осуществляться. Осуществляться за счет равнодействующей круговорота обмана, когда обман другого временно уравновешивается самообманом. По большому счету и в Турции, и в России институты контрактного государства воспринимаются как установления переходного периода, как режим вынужденного, несобственного бытия, который рано или поздно кончится. Вот получится собраться с силами, вот только появится и будет расслышана сверхзадача, и глубокое нестроение, рас-сторойство сменится строем. Тогда паллиативный чужеземный уклад будет отменен, контракт расторгнут – что касается Турции, это, несомненно, будет означать возвращение столицы из Анкары в Istanbul.