Господин Клонарис, адвокат обвиняемых, представил петицию, в которой отводил судей своего клиента по следующим основаниям: «Всем известно, – говорилось в ней, – что в Греции существует две партии. Все без исключения судьи принадлежат к одной партии, в то время как обвиняемые – к другой. Следовательно, это их враги, и как таковые они не могут их судить. Он заканчивал требованием изменить состав суда на тот, каким он был до ареста обвиняемых.
Господин Полизоидис счел этот протест законным и предложил свою отставку. Регентство не только не приняло ее, но заявило, что обвиняемые, не признавая судей, не признают само правительство; что они не могли бы желать более беспристрастного и внушающего доверие суда; что господина Клонариса надо отдать под суд как за то, что он тяжко оскорбил нацию, утверждая, будто она разделена, так и за то, что он подверг сомнению беспристрастность судей.
После решения этого преюдициального вопроса, во время которого правительство продемонстрировало свою самую возмутительную пристрастность, день суда был назначен на 30 апреля.
С восьми часов утра зал суда был полон, а улицы запружены любопытными, пытавшимися туда проникнуть. Правительство приняло все необходимые меры, чтобы общественный порядок не был нарушен. Караулы были удвоены, шесть пушек были нацелены на Площадь платана[185]
, по городу ходили патрули, а военный комендант объезжал улицы в сопровождении своего заместителя. Все эти предосторожности были ни к чему, греки и не думали нарушать общественный порядок и были всем этим удивлены.Колокотронис спустился из Ич-кале в сопровождении отряда жандармов. Он прошел сквозь толпу людей скорее не любопытных, а пораженных этим зрелищем, и направился в зал суда. Там он был встречен гробовым, но почтительным молчанием. Он держался как человек, убежденный в своей невиновности. Он совсем не выглядел подавленным, но в его чертах были видны следы страданий, перенесенных во время продолжительного заключения.
Председатель открыл заседание вступительным словом, в котором просил адвокатов не уклоняться от сути вопроса в посторонние дискуссии.
Затем королевский прокурор зачитал обвинительное заключение. Когда эта формальность была выполнена, председатель задал Колокотронису обычные вопросы о его имени, фамилии, возрасте и роде занятий. Колокотронис отвечал спокойным, но громким голосом. Я родился в деревне Либовиси[186]
Гортинской епархии 30 апреля 1770 года. Я был солдатом. Мои дед, отец и большинство членов семьи пролили кровь за Грецию, и я ничего не жалел ради ее защиты. После этого председатель спросил его, не состоял ли он в переписке с министром какой-нибудь иностранной державы? В феврале месяце, – сказал он, – я писал графу Нессельроде[187], рекомендуя ему адмирала Рикорда как человека, оказавшего Греции большие услуги. К сожалению, я не сохранил копию этого письма, но о его содержании можно судить по ответу, находящемуся в канцелярии суда.На вопрос о других главных обвиняемых он ответил:
В прошлом году я видел в Триполи графа Ромаса и даже обедал с ним пару раз. Мы не вели никаких бесед на политические темы. Он мне сказал о беспорядках в Навплио, но я не стал расспрашивать его на эту тему и, чтобы не давать повода для подозрений, покинул Триполи.
Мне ничего неизвестно об обращении в адрес иностранной державы.
Что же касается разбойников, то я не только не поддерживал с ними никаких отношений, но, напротив, всегда их преследовал.
Затем председатель приступил к допросу второго обвиняемого, который отвечал:
Я родился в Палумпе, деревне Гортинской епархии, мне 50 лет и я находился на военной службе у моей страны.
Кондовунисиоса, которого я прежде преследовал как разбойника, я видел на свадьбе своего племянника. Он опасался преследований со стороны нынешнего правительства, но я сказал, что ему нечего бояться, поскольку он подпадает под всеобщую амнистию.
В Аргосе я познакомился с Ромасом. Он мне сказал, что в Навплио происходят серьезные вещи. По моем возвращении в этот город, я доложил обо всем генералу Гейдеку и убедил его принять необходимые меры. Обвиняемый отказался пояснять свой ответ об этом генерале, говоря, что об этом надо спрашивать его самого. Кроме того, он заявил, что никогда не состоял в переписке с разбойниками и ничего не знает об обращении к иностранной державе.
Когда эти допросы были окончены, приступили к вызову свидетелей. Их было 150. 30 были вызваны по запросу королевского прокурора и 120 – адвокатов. Начали со свидетелей обвинения. Мы здесь остановимся только на самых важных показаниях.
Секретарь разбойника Кондовунисиоса Христос Николас утверждал, будто бы читал письмо Колокотрониса своему патрону, в котором говорилось: