Размышления о воспитании за отцовским столом

Скоро и в домашнем хозяйстве стали заметны новые Митины навыки. Он разобрал и вновь склеил рассохшуюся табуретку. Сделал полочки в туалете. Приделал к дверке кухонного шкафа, в котором помещалось помойное ведро, хитроумную веревочку, автоматически приподнимающую крышку на ведре, как только дверка открывалась. Обновил лак на полу. Подбил ножки стульев войлочными кружочками, чтобы этот лак не царапался.

Постепенно он стал приобретать дома своеобразный авторитет, как всякий человек, умеющий что–то делать своими руками, среди тех, кто ничего делать руками не умеет.

— Митя, что–то мясорубка не мелет, — говорила мама.

— А что ты хотела, моя дорогая? Ножи ведь нужно время от времени точить! Последний раз это кто делал? Пушкин?

Постепенно и манеры Мити стали претерпевать изменения. Ходить он стал, держа руки в карманах… Начал сплевывать сквозь зубы. Завел кепку… Как–то раз я видел, что он высморкался в кулак…

На лице у него все чаще и чаще наблюдалось выражение самодовольства и житейской хватки, этакая ухмылочка, мол, знаем, знаем, плавали…

В нем появилась незнакомая раньше практичность. «В магазине дубовый шпон стоит рупь двадцать, а на толчке семьдесят копеек, — вслух рассуждал он. — С двух метров рупь экономии, а с трех — все полтора!» Или: «Зачем покупать картошку на рынке по тридцать копеек, если в магазине она гривенник? Даже если половина уйдет в отходы, все равно выгоднее…»

Меня эта практичность почему–то раздражала.

Как–то незаметно он перестал читать. Не из принципиальных соображений, а просто потому, что стало неинтересно. Ведь если задуматься, все, что пишут в книжках — сплошные выдумки…

Зато до нас стали доходить сюжеты из жизни новых митиных знакомых, завсегдатаев толкучки у магазина «Умелые руки» — этого клуба мастеровитых людей. Что, например, Федюнин с Васюковым получили заказ на дачную мебель для одного академика. Теперь живут в Комарово — как сыр в масле. Кормят их бесплатно три раза в день, после обеда — они час «давят подушку», по вечерам шофер академика возит их на «Волге» пить пиво на станцию. А вот Евстратову, наоборот, не повезло. Такая въедливая заказчица попалась… Третий раз перекладывает ее дореволюционный паркет. А та все недовольна. Хотя кормит Евстратова только супами из пакетика…

— Между прочим, — бывало вслух размышлял Митя, — мебельщик — очень прибыльная профессия. Хороший мебельщик получает не меньше… — он не договаривал и косился на папу. — Кстати, есть такое училище. И конкурс туда — как в университет!

Папа нервно улыбался: «Давай, давай! Дед твой говорил на трех языках свободно, отец — доктор наук в тридцать шесть лет. А ты — мебельщиком. Давай, давай!»

Кстати, лично мне иногда казалось… То есть не могу сказать определенно, но… Словом, я стал замечать, что Митьке нравится беспокойство родителей. Нравится, что они так над ним трясутся, боятся, что он собьется с пути прогресса и образования в дремучие дебри невежества. Мне даже казалось, что иногда он намеренно их пугал.

Папины истории по воскресеньям он слушал теперь с какой–то терпеливо–снисходительной миной.

— Максим Горький, — говорил, например, папа, — рос в абсолютно невежественной среде! Среди мрака и бескультурия. А благодаря книгам, стал одним из самых образованных людей своего времени! Всю жизнь читал! Даже когда уже был писателем с мировым именем, был страшно занят, придерживался строгого режима, и все равно, каждый день по нескольку драгоценных часов — на чтение.

Митя терпеливо усмехался: знаем, знаем, плавали… Ясно, к чему вы клоните. Мне, так сказать, в назидание…

— А вот Тони Тонетти, — в ответ замечал он, — до конца жизни с трудом выводил свою подпись… И Петр Андреевич…

— Кто такой Тонни Тонетти? — беспокойно спрашивал папа.

— Основатель итальянской династии обувщиков. Между прочим, в свое время один из богатейших людей Европы…

«Ну знаете!» — разводил руками папа. А что тут скажешь? Трудно сказать что–то убедительное.

— А кто такой Петр Андреевич? — спрашивала мама.

— Руководитель нашей мастерской в ДК железнодорожников! — гордо заявлял Митька.

Мы молчали. И здесь тоже трудно было что–то сказать.

— А вот хотите анекдот, — через некоторое время спрашивал Митька, показывая, что он вовсе не ищет конфронтации, а наоборот ценит общий мир и покой.

Папа оживлялся, приготовляясь оценить тонкую игру ума и изящество юмора. Потому что у нас в семье всегда ценили хорошую шутку. Мы с мамой тоже проявляли внимание.

— Приезжает гном на бензозаправочную станцию. Гном — маленький, маленький. Машинка у него маленькая, маленькая. Походит к окошечку и говорит: «Накапайте мне, пожалуйста, в бак бензина». Из окошечка выглядывает небритый детина: «А может тебе еще и в шины напукать?»

— Фу, Митя… — морщилась мама. А Митька довольно смеялся.

К своему стыду, должен признаться, что тоже не мог сдержать дурацкого смеха. Не от митиной шутки, конечно, а от комичности ситуации в целом.

— Просто Шариков какой–то… — расстраивался папа.

Иногда Митька по–хозяйски приглядывался к столу в отцовском кабинете.