Размышления о западном марксизме

Альтюссер не скрывал своих симпатий в отношении Китая. Тем самым в ФКП вновь четко прослеживается явный перекос между теорией и практикой партии. Если партия прежде усиленно насаждала ортодоксальность и выступала против либеральных настроений в теории, то теперь они меняются ролями: теория безмолвно апеллирует к строгости и выступает против проявления партией мягкотелости. Однако в новой ситуации сама либерализация ФКП, проведенная с целью вновь гарантировать себе союзников и партнеров, сочеталась с обдуманной осторожностью Альтюссера во избежание прямого столкновения между ними. В этом отношении позиция Альтюссера внутри ФКП напоминала положение Лукача в венгерской партии после советской интервенции 1956 г. В обоих случаях эти два видных интеллектуала, жизнь которых была тесно связана с коммунистическим движением, отказались выйти из партии или порвать с ней, заключив негласное соглашение хранить молчание в отношении проводимой соответствующими компартиями политики, при условии, что в их теоретическую деятельность (какими бы ни были ее конечные практические последствия) не будут вмешиваться. Жизнеспособность такого взаимного соглашения предполагала обладание каждым из теоретиков высокого престижа вне партии. В тактическом плане это давало возможность сосуществования, и не в интересах соответствующих партийных организаций было его нарушать. Особенно очевидны неопределенность и напряженность подобного рода в случае Альтюссера. Объясняется это тем, что в ФКП под лозунгом партийной дисциплины применялось явное принуждение.

Исключительный масштаб и скорость распространения марксизма в Италии после освобождения, включая рост не только ИКП, но и ИСП, а также распространение марксизма в широких кругах интеллигенции, не имели аналогов ни в одной другой стране Европы. В сочетании с признанием исторического материализма во Франции в послевоенный период распространение марксизма впервые за всю историю нынешнего столетия создало условия для того, чтобы после 1945 г. главная ось марксистской культуры сместилась из германской в романскую зону Европы. Однако в течение следующих двух десятилетий итальянскому марксизму было суждено развиваться путем, в значительной степени отличавшимся от пути французского марксизма. В Италии существовала марксистская школа, восходившая своими истоками ко временам Энгельса, его работам XIX в. Идеи Лабриолы были унаследованы и развиты философом Мондольфо, бывшим гегельянцем, который, в свою очередь, оказал непосредственное влияние на поколение Грамши[2-20].

Во время длительного пребывания фашистов у власти Грамши вынашивал в тюрьме свои мысли. Его труды были впоследствии найдены и впервые опубликованы в 1947—1949 гг. Их влияние было огромно внутри ИКП и далеко за ее пределами. Наличие этого национального марксистского наследия, воплощенного в трудах Грамши, помогло выработать в коммунистическом движении Италии иммунитет к чрезвычайно разрушительному воздействию «холодной войны» — ИКП оказала ждановщине более сильное сопротивление, чем ФКП. Руководство партии, по-прежнему состоявшее из современников и коллег Грамши, умеряет самые худшие формы репрессий в области культуры во времена Коминформа и позволяет внутри организации определенную свободу интеллектуального самовыражения, при условии, что оно отделено от политической деятельности партии. Однако ирония состояла в том, что посмертная канонизация Грамши лишила жизнеспособности теоретическое наследие, оставленное им итальянскому марксизму. Грамши превратился в официальную идеологическую икону партии, к которой обращают взоры по поводу любого торжественного события, а его трудами манипулируют и пренебрегают: за 25 лет, прошедших после войны, ИКП даже не выпустила серьезного критического издания его трудов. Над «Тюремными тетрадями» поднялась смесь фимиама и пыли. В итоге судьба наследия Грамши была неожиданной. Эта наиболее важная теоретическая тенденция в итальянском марксизме в послевоенный период была обращена против философской ветви, идущей от Лабриолы до Грамши.