Размышления перед казнью

Йодль предложил мне на следующий день перенести наш командный пункт в другое место⁵⁵⁰. Сначала я решительно возражал, ибо никоим образом не желал без крайней необходимости еще больше удаляться от фюрера, что привело бы к отказу от радиосвязи с ним. Но о том, что нашему пребыванию здесь скоро наступит конец, говорил и грохот нашей артиллерии: батарея тяжелых орудий оборудовала свои позиции прямо у нас под носом и целыми ночами вела заградительный огонь. Вечером Йодлю удалось установить телефонную связь с фюрером: он доложил ему о моих решениях в отношении линии фронта у Хайнрици и получил его полное согласие с моими распоряжениями насчет прекращения дальнейшего отхода группы армий Хайнрици, приказав 7-й танковой дивизии начать контрнаступление.

Примерно в 24 часа до меня дозвонился генерал-полковник Хайнрици, пожаловался на слишком резкую отповедь Йодля его начальнику штаба и заявил: в соответствии с обстановкой, которая после нашего разговора все же значительно ухудшилась, он приказал своей группе армий отступать и дальше. Я заявил: его поведение, для которого никакого серьезного оправдания нет, — это чистое неповиновение. Он возразил: в таком случае он личной ответственности за вверенные ему войска нести не может. Я сказал ему: он больше не является человеком, пригодным для командования группой армий, а потому я снимаю с него ответственность и приказываю немедленно передать командование ею старшему по званию командующему армией генералу фон Типпельскирху⁵⁵¹. Я сам сообщу фюреру о его смещении. На этом разговор закончился.

Вскоре вслед за тем ко мне зашел Йодль и, со своей стороны, пожаловался на начальника штаба группы армий Хайнрици как на человека совершенно неспособного, попросив меня вмешаться: терпеть такие методы мы больше не можем! Когда я сообщил ему об отстранении Хайнрици, он счел эту меру вполне оправданной. Я телеграммой доложил фюреру о смещении Хайнрици и изложил причины: ночью Кребс подтвердил ее получение для фюрера.

29.4.[1945 г.] в первой половине дня до нас стал доноситься гул боя восточнее нашего командного пункта. Йодль еще ночью вместе с начальником связи принял меры для подготовки нашей передислокации. Нам предстояло разместиться теперь на командном пункте Гиммлера в Мекленбурге, достаточно хорошо оборудованном средствами связи. Гиммлер сразу же заявил о своей готовности освободить его для нас и принять наших квартирьеров, вслед за которыми должны были прибыть и мы сами. В пути наша связь с Берлином временами отсутствовала. <...>

Прибыв на место, я при первой же возможности связался по телефону с Имперской канцелярией. К аппарату подошел командующий войсками Большого Берлина генерал артиллерии Вейдлинг, до этого назначения — командир корпуса на Восточном фронте в районе Кюстрина, фронт которого там был прорван. Это был тот самый генерал, на которого органы СС сделали фюреру ложный донос, буд то он вместе со своим штабом сбежал в лагерь Добериц, в то время как его части вели тяжелейшие бои между Одером и Берлином. Фюрер, и без того подозрительный, в приступе ярости приказал Кребсу немедленно арестовать этого генерала и по приговору военно-полевого суда расстрелять за трусость. Генерал Вейдлинг, узнав об этом, туг же бросился в Имперскую канцелярию и потребовал разговора с фюрером. Как сообщил мне Кребс, разговор действительно состоялся. В результате фюрер, отстранив прежнего коменданта города, назначил именно Вейдлинга командующим войсками Большого Берлина с неограниченными полномочиями, выразив ему полное доверие. Я упоминаю об этом эпизоде в качестве примера тех методов, какими СС подрывали доверие фюрера к армейским генералам, а он, как правило, бурно реагировал на такие подозрения, исходившие из темных эсэсовских источников информации. В данном случае, благодаря решительности самого генерала, удалось избежать чудовищной несправедливости.

Вскоре после моего разговора с Вейдлингом Йодлю удалось связаться по телефону лично с фюрером; я слушал их разговор через наушники. Фюрер был очень спокоен и деловит, снова признал правильными мои меры и после доклада Йодлем обстановки даже пожелал лично поговорить со мной. Но из-за сильного треска в телефонном аппарате говорить было невозможно, и разговор прервался. Через несколько минут появился наш начальник связи и доложил, что аэростат, с помощью которого поддерживалась телефонная связь, сбит русскими самолетами, другого не имеется, а потому связь восстановить невозможно. Сколь ни уничтожающим для нас было это открытие, оно облегчило мне решение сразу же с наступлением вечера предпринять рокадный марш, ибо на восстановление телефонной связи рассчитывать не приходилось, а поддерживать связь по радио можно было отовсюду. Я был просто вне себя, что мне так и не удалось потом снова поговорить с фюрером, хотя Йодль и обсудил с ним самое важное. Мы дали радиограмму о нашем перемещении и попросили направлять радиограммы и приказы на наш новый командный пункт.