Размышления перед казнью

Среди главнокомандующих составных частей вермахта и других высших военных чинов, которые долгое время прослужили в самом близком окружении Гитлера, считалось неписаным правилом: свои сомнения и опасения высказывать ему, по возможности, наедине. Так, по его показаниям на Нюрнбергском суде, действовал и гросс-адмирал Редер. Поступать именно так посоветовал ему шеф-адъютант фюрера генерал Шмундт⁶¹⁹.

Никакого коллективного противоречия Гитлер не терпел; при своем безбрежном недоверии ко всем и вся, он при малейшем поводе и даже без оного приходил в ярость — «эти генералы» хотят устроить ему заговор!

Кейтель тоже придерживался правила говорить с фюрером с глазу на глаз. Он настолько строго следовал этому правилу, что в щекотливых ситуациях (скажем, при острых дебатах с целью не допустить отдачи фюрером какого-либо нежелательного приказа или своего намерения смягчить его) сначала посылал для разговора с Гитлером наедине острого на язык и оперировавшего юридическими понятиями генерала Лемана — советника по юридическим вопросам. А уже потом фельдмаршал продолжал начатый разговор, хотя, по его собственным наблюдениям, с мнением его Гитлер считался довольно мало.

Генерал-полковник Йодль, начальник штаба оперативного руководства вермахта, сравнивал ставку фюрера в Восточной Пруссии с концлагерем. Действительно, жизнь в 1-й заград-зоне (А) «Волчьего логова» означала отказ от всего, что называется нормальной жизнью. Даже совершенно официально чудовищный объем работы, возложенный на такого дотошно исполнительного человека, как Кейтель, не оставлял ему времени получить действительное представление обо всем в целом. Руководство невероятно разросшимся аппаратом военноадминистративного управления отнимало у него и день и зачастую ночь. К тому же многие часы он проводил на ежедневных обсуждениях обстановки в бункере Гитлера, на которых обязан был присутствовать по своему служебному положению.

Хотя Кейтелю и приходилось соприкасаться со многими частными вопросами ведения войны и военного управления, лежавшими за пределами его круга задач, все равно это полной картины происходящего ему не давало, а выглядело какой-то мозаикой, и он это ощущал. А то, что по воле «верховного полководца» ему знать было не дозволено, так и оставалось для него тайной за семью печатями. Но именно это включало не только проблемы большой политики, но и те методы ведения войны, которые практиковались рейхсфюрером СС. Так неестественная жизнь за письменным столом военной машины приводила Кейтеля к изоляции от жизни и от страны, от тысяч вещей, принадлежавших к повседневному бытию Германии тех лет.

Тот, кто занимал такое высокое положение в военной иерархии, как он, внешне казался человеком могущественным. Но этот фельдмаршал практически не мог по своему собственному приказу сдвинуть с места ни одну-единственную роту! Ему ровным счетом нечего было приказывать самостоятельно; более того, он не обязан был делать это! Позже Кейтель скажет: «Я не стал орудием Пгглера, я был им с самого начала!» Всякие слухи, пустую болтовню — все это он отвергал. У его адъютантов сложилось такое впечатление, что он отбрасывал от себя прочь всякую критику в адрес Пгглера, а также и насчет условий жизни в Третьем рейхе. Он отказывался (по крайней мере, в большинстве случаев) покрывать офицеров своего ведомства, когда у них возникали «трудности» с гестапо (скажем, по причине презрительных реплик в отношении фюрера или партии). Но он считал недостойным для себя поступком донести гестапо на какого-нибудь офицера, который без прикрас высказывал ему свое мнение, критиковал его поведение или жаловался на существующие в тылу, на родине, условия. Но кто же вообще отваживался в этом фюрерском государстве своими нелицеприятными высказываниями навлечь на себя немилость высокопоставленных персон!

Занимаемая Кейтелем должность априори делала его одиноким, превращала в человека, далекого от жизни, а поскольку обладатель этой должности во всех вопросах (особенно касавшихся сухопутных войск) фактически никаких властных полномочий не имел, а мог решать только сравнительно пустяковые дела, то он и снискал себе чудовищную непопулярность среди офицерства и генералитета. Но те, кто поносил этого «лакейтеля»⁶²⁰ в фельдмаршальском мундире, забывали, что и сами бы они на его месте не добились большего.