Читаем Размышления перед казнью полностью

сам давать указания начальникам отделов и вызывать их на доклад, а особенно часто — Томаса и Тишбайна. Я как начальник управления все туже натягивал вожжи по сравнению с моим предшественником. Во многом мой штаб все еще не являлся тем, к чему стремился Бломберг, — его оперативным органом как министра.

Созданию оперативного штаба вермахта прежде всего противились выступавшие против объединения трех видов вооруженных сил главнокомандующие каждого из них. Они никак нс хотели расставаться с их былой большой самостоятельностью по отношению к военному министру, который обрушивал на них теперь целый водопад неподготовленных решений и предложений. При 100-тысячной армии и небольшом военно-морском флоте это было еще как-то терпимо, но никак не способствовало созданию новых вооружешшх сил и формированию новой люфтваффе, тем более что авиация имела собственное министерство, а ее главнокомандующий [Геринг] сам был министром.

Бломберг вполне осознавал это зло и связанное с ним противостояние. Он хотел ликвидировать такое положение, но со стороны Рейхенау, который вообще перебивался из кулька в рогожку, никакой поддержки не получал. Это стоило и времени, и труда, а для настоящей работы Рейхенау никогда не оказывалось на месте; он, как сам говорил мне, боялся трудностей, возникавших в связи с намерением Бломберга.

Таким образом, мне пришлось энергично взяться за эту проблему; я присутствовал при всех докладах, высказывая свои возражения, и настаивал на всесторшшем анализе положения вместе с другими видами вооружешшх сил.

Бломберг издал распоряжение о предварительном согласовании с ними спорных вопросов, но получить подписи соответствующих начальников, находившихся под контролем самого министра, было делом довольно затруднительным. Все это вызывало у участников большое раздражение, недовольство и даже враждебность, но в конце концов необходимость данных мер осознавалась всеми. <...>

Наибольшее и упорнейшее сопротивление оказывалось со стороны генерального штаба сухопутных войск. Осуществление его желаний означало бы в значительной мере отстранение люфтваффе и военно-морского флота от стратегического и оперативного руководства вооруженными силами в целом, а также во многом исключало бы вмешательство и самого Бломберга как министра в решение этих, а также военно-политических вопросов. По этой проблеме я написал (не обнаруженную в бумагах фельдмаршала. — В.Г.) памятную записку123.

Тот, кто, подобно Йодлю, пережил бурю возмущения со стороны генерального штаба сухопутных войск, когда в июне 1935 г. Бломберг издал первую, общую для всех видов вооруженных сил директиву о сосредоточении и развертывании войск на случай войны, а также тот, кто помнит о самом резком отрицательном отношении к совместным маневрам вермахта в январе 1936 г. и осенью 1937 г., знает, с каким сопротивлением пришлось бороться «министру сухопутных войск» [Бломбергу], как его называли, за роль «главнокомандующего всеми вооруженными силами».

Лично я вел эту борьбу по убеждению, а не ради тщеславия. Правда, я мог бы избежать многих неприятностей и проявлений враждебности, если бы не поддерживал законное притязание Бломберга на действительное, а не формальное высшее военное руководство вермахтом124.

Одним из типичных примеров невыносимых условий в военном секторе являлось создание инженерного корпуса люфтваффе. Необходимое распоряжение захотел дать на подпись министру авиации Герингу его статс-секретарь Мильх125. (Получив согласие военного министра через меня по телефону, он, однако, даже не счел нужным сообщить мне содержание этого распоряжения.) Я решительно отказался и категорически потребовал представить мне проект данного распоряжения. Оно было продиктовано совершенно неприемлемыми намерениями и привело бы к созданию аналогичного инженерного корпуса также для воешто-морского флота и сухопутных войск. <...> У меня произошло крупное столкновение с Мильхом, которое потом пришлось улаживать Бломбергу, но я все же никакой дезорганизации нс допустил126.

Так обстояло дело и в других областях, причем каждая составная часть вермахта стремилась создать для себя привилегированные условия, что вело к полному разброду.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное