Размышлизмы дядюшки Серхио

Прапорщик, отложив в сторону паяльник, вынимает из лежащей на столе пачки "Новости" сигарету, (Кажуть, що таки сам Брежнев курыть! — любит повторять прапор) ищет по карманам спички и не найдя их пытается безуспешно прикурить от жала паяльника.

— От халепа! Сирныки э?!

"Сирныкив" нет. Ни я, ни Вадик не курим. Я, так толком и не начав курить — бросил, когда стал заниматься на "Дельфине", тем, что сейчас называют "дайвингом", а Вадик, вроде бы, и не начинал.

Я отрываю от черновой тетради полоску бумаги, беру с пульта простой карандаш, внимательно его осматриваю на предмет целостности и подхожу к "стосороковке". Касаюсь кончиком грифеля антенного фидера. Между ним и грифелем зажигается яркая дуга. Поджигаю бумажную полоску и подношу её к столу за которым сидит Михальчук.

Он прикуривает. Пыхтит, раскуривая цигарку.

— Ты так бильше не делай, а то въебе колы-небудь.

— Так точно, больше не делать, товарищ прапорщик! — отвечаю я, возвращаясь к пульту.

— Так шо ты там пытав, Вадик? Про экзистенцию? Це ж дуже просто. Ось дывысь, — Михальчук указывает пальцем на потолок, — бачышь, стоять два будынка, — Вадик тоже смотрит в потолок, и хоть там нет ничего, кроме переплетения толстых чёрных кабелей, кивает головой, дескать, вижу! — у одного будынка дах зеленый, так? — Вадик снова кивает головой, — а у иншого металевый, так? Ось и людына жыве соби, жыве и раптом помырае. От то й э, ця сама — экзистенция. Зрозумив?

— Яка гадость, ця ваша, "Новость"! — Михальчук тычет потухшую сигарету в выполняющую роль пепельницы жестянку от леденцов, — як ии Брежнев курыть? А може для нього особлыву "Новость" десь роблять?

— На секретной фабрике, товарищ прапорщик? — спрашиваю я.

— А сам як думаэшь?

— Товарищ прапорщик, а мне дед рассказывал, что Андропов только американские сигареты курит, — Вадик снова пытается разговорить прапора. Но Михальчук на "провокацию" не поддаeтся.

Ты, — это мне, — заповнюй журнал, ты, — это Вадику,— зробы чаю.

Мы, у себя на передающем, пьeм на дежурстве не какой-нибудь "индийский со слонами", чай, а превосходный "Краснодарский". Как Вадик объяснил — из дедова пайка! Эх, какой же это был вкусный чай! Какая трава была зелёная, а мы молодыми! Кстати, я до сих пор с уверенностью не скажу, кто над кем прикалывался: Вадик над прапорщиком или прапорщик над Вадиком? Михальчук заочно учился в политехе и как-то, весьма доходчиво, на чистейшем русском языке, объяснил мне, чем частотно-импульсная модуляция отличается от фазово-импульсной.

Балеты молодости нашей…

Интродукция ненаписанного романа в жанре альтернативной истории.

Сколько себя помню, всегда любил балет. Не, не подумайте чего. Я не эротоман и не балетоман. И для меня все эти; па, плие, пти и гранд батманы — пустые слова. (Внучка у меня балерина, вот и решила деда на старости лет просветить). А люблю я балет потому что у нас в СССР, ведь как было? Если с утра на ТВ танцуют "Лебединое озеро", значит скоро с глубоким прискорбием сообщат и трехдневный траур объявят. Кто и когда в политбюро решил, что хоронить членов необходимо под музыку Чайковского, сейчас уже не узнаешь. Потому что никого из того бюро уже и в живых нет. Последний, аккурат вчера, помер. Скоропостижно. Наверное что-то съел? Правда, хоронить его уже будут не под "Лебединое озеро", а под мюзикл "Кошки" Эндрю Ллойд-Уэббера и под рев двигателей и лязг гусениц "Абрамсов". Но про это чуть позже.

А началось всe в восемьдесят втором, с Брежнева. Андропова и Черненко, их тоже, под Чайковского, в землю положили. А в восемьдесят шестом вместо "Лебединого озера" стали "Жизель" по всем каналам, а было их тогда, аж целых три, крутить, так то, наверное, Раиса Максимовна так решила. Кто такая Раиса Максимовна? Да супружница Горбачeва, был такой генсек между Черненко и Романовым. А потом, каждый себе уже сам выбирал.

Сколько замечательных постановок нам довелось повидать! Под "Спартак" Лигачeва, Егора Кузьмича, похоронили. Под "Гаяне" Арама Хачатуряна — Алиева, Гейдар Алиевича. А потому что дружба народов и подлинный интернационализм был.

А Кравчук, тот попросил, чтобы на его похоронах по телеку крутили "Красавица Ангара", в постановке Бурятского театра оперы и балета.

— А то, знаю я вас! — заявил на последнем заседании политбюро Леонид Макарович, — после смерти возьмёте, да и припишете мне "украинский буржуазный национализм", отмывайся потом!

Яковлев, Егор, тот выбрал "Отелло" грузинского театра оперы и балета имени Палиашвили. А Назырбаев, Нурсултан, который — киргизский балет "Чолпон".