— Иди ко мне, посмотрю.
— Неауу-у… — мальчик начал еще сильней дрожать.
— Ну? — я обернулся к бабе.
Но она только перепугано затрясла головой.
— Бегали оне! — быстро наябедничала голенастая, белобрысая девчонка. — Фетка с Ванькой, да Провка с Манькой, да мной. А Ванька пужать стал, мол медведка в кустах, а Фетка спужался, заревел да побежал, а потом рот закрыть не смог. Вот так!
Я примерно понял, что случилось, но сильно растерялся. Скорее всего, пацан с перепуга просто вывихнул челюсть. В каком-то фильме я видел, как вправляют такое, но банально боялся приступить к делу.
Пока думал, из-за телеги неожиданно появился косматый плюгавый мужичок в драной рубахе до колен и с размаху отвесил девчонке подзатыльник.
Девочка взвизгнула и убежала, а плюгавый замахал руками и заорал, брызгая слюной.
— А неча тут! Не дам ничего! Нет и все, сказал. Нет у нас ничего. Ишь что удумала лярва! По миру пустить хочешь? Бог дал бог взял…
Баба упала на колени и попыталась обнять его за ноги, но мужичок грубо отпихнул ее ногой.
— Иди отсель, фершал! Даст Бог оклемается, а не оклемается, нового спроворим… — он глумливо ощерился, показывая черные пеньки гнилых зубов.
Я оторопел. Сначала хотел просто дать плюгавому по морде, я могу, при желании, но, из врожденной интеллигентности, как всегда, замешкался.
Вот не так я представлял девятнадцатый век. Совсем не так. Где, мать их галантные кавалеры, дамы в кринолинах и шляпках, зажиточные крестьяне с добрыми мордами и вся остальная посконная, скрепная благодать? Откуда взялось это сплошное невежество и дремучесть?
Пока думал, появился мой верный соратник Ефим. Прошелестел в воздухе размашистый удар, раздался глухой стук и мужичок улетел под телегу.
— Убивец!!! — взвыла баба, но тут же заткнулась при виде кулака под носом.
— Будешь лечить мальца? — спокойно поинтересовался Ефим. — Али пошли отседова, пусть их, баламошек.
— Угу, буду, — я кивнул. — Рогожка какая-нить нужна.
Обернул пальцы тряпкой, придержал пацана второй рукой за затылок…
В общем, каким-то загадочным образом получилось. Клацнули зубы, мальчишка ошарашено уставился на меня и перестал выть.
— Как зовут-то? — я улыбнулся.
— Фетка! — тихо ответил пацан, а потом убежал радостно вопя. — Фетка, я, Феткаааа!!!
Я немного потоптался на ватных ногах, да и пошел к себе. Фершал, бля…
Дело шло к вечеру, возле полуострога густо запахло дымом и варевом, каторжники и вольнопоселенцы поставили котлы на костры. Как недавно узнал, каторжников на этапе никто не кормил, их спасало только попрошайничество. Сам я столовался вместе с начальством этапа, поэтому просто ждал пока меня позовут на ужин. Кормили не то, чтобы изысканно, но обильно и сытно. Саламата да кулеш, крупа, мука, да сало, прости господи, первые дни от такой диеты несло меня как дизентерийного, но потом обвыкся и даже во вкус вошел. Здоровая пища, мать ее, никаких глютоматов, канцерогенов и прочей современной хрени. Сам тоже вносил посильную лепту в рацион, вчера, к примеру, грибов походя набрал — белые, знатные, настоящие гиганты. Дядька Макар, казак, который кашеварил, даже удостоил меня вполне дружелюбного кивка и тут же, немытыми и не чищенными, отправил грибы в котел.
Надо сказать, конвойные казаки вели себя очень независимо, на их угрюмых, бородатых мордах прямо читалось: я казак, государев служилый, а ты кто таков будешь? Впрочем, после того как я посоветовал прикладывать к чирью на пояснице десятнику Коновалому печеную луковицу и чирий на следующее утро лопнул, ко мне начали относиться более-менее сносно.
— Извольте откушать, господин фелшар! — небрежно бросил дядька Макар, проходя мимо.
Я кивнул и встал с бревнышка.
В избе за столом сидел капитан Наумов, пожилой, кряжистый офицер, исполняющий обязанности командира Иркутской конвойной роты и поручик Северский — этапный начальник, кривоногий коротышка, с рано начавшей лысеть головой. Оба сидели в нательных рубахах, по-домашнему. На стене, на крюках, висели их портупеи, с шашками и большущими кобурами. Так-то я не военный, с оружием не дружу, но из-за увлечения компьютерными играми, давно опознал в кобурах Смит-Вессоны «русской модели». Тяжеленные и красивые револьверы.
Я тоже скинул пиджак и скромно уселся на край лавки.
Макар поставил на центр стола большую деревянную миску с дымящимся кулешом, а потом, перед каждым положил по большому сухарю и пучку черемши.
Наумов и Северский переглянулись, потом дружно глянули на Макара. Тот крякнул и выставил на стол небольшую граненую бутылку из мутного стекла.
— Ну, с Богом… — Наумов сам разлил мутноватое содержимое бутылки по деревянным стопкам. — Боже царя храни! Аминь…
Вот честно, в своей прошлой жизни, я вел почти трезвый образ жизни, ежели употреблял, то элитный коньяк в медицинских пропорциях. А тут…
После того, как заел липковатой горячей кашей, остро смердящее сивухой содержимое стопки — испытал почти экзистенциальное наслаждение. Черт подери, воистину вся сила в простоте. И сухарь! Кисловатый, тающий во рту отдавая ржаной аромат. Как же вкусно…