Разногласия и борьба или Шестерки, валеты, тузы

Привалов отсеял их поодиночке, а когда процедура отбора закончилась и он мысленно разложил перед собой эти пять карт, то обнаружил, что все они были, так сказать, короли, четыре короля и поклонник Шопенгауэра в качестве джокера. Покер на руках, подумал Привалов, хорошее предзнаменование. Одни мальчики — тоже, должно быть, предзнаменование, неясно только какое, но совершенно точно фрейдического свойства.

Эти два наблюдения заставили Привалова задуматься и проанализировать комбинацию заново. Он отметил своих королей абсолютно по наитию. Предстояло теперь объяснить самому себе, в чем они могли быть полезны.

Импрессионист, по расчетам Привалова, мог стать союзником. Оперируя в сфере зарубежного искусства, он не был Привалову прямым конкурентом. Знакомство с Приваловым было бы для него выгодно, так как через это знакомство он превращался в поклонника полуофициальной литературы, отчего его светлый облик приобретал необходимую разносторонность. Обоюдная выгода была налицо. Нет более прочной дружбы, чем дружба, основанная на взаимном укреплении репутации.

Педераст очень годился в качестве шпиона и сплетника. Привалову нужен был хороший информатор. Привалов не собирался дневать и ночевать у графини.

Поп по причине сексуального магнетизма мог быть использован как инструмент влияния. Идеология идеологией, но бывает кое-что и повыше. Когда говорит либидо, сам Пушкин молчит.

Академика надлежало использовать в качестве рекомендатора. В дома графинь следует проникать через академиков, а не горничных и приживалок. Впрочем, и выбора у Привалова не было. При этой графине ничего такого не водилось, так что академик был вне конкуренции на роль троянского коня, тем более что и фамилия у него была лошадиная.

Клоун вроде бы оказывался не при деле, но если сплетни насчет его бывших шашней с графиней имели какие-то основания, то и его можно было использовать как орудие влияния. Семейный шут — неплохое подспорье. Тем более что поп мог и не клюнуть. Сексуальные магнетисты — народ привередливый, эгоистичный и подозрительный. Бабники в этом смысле лучше, особенно старые. Поп был, конечно, сильнее, но доверия не внушал. С попами да с клопами держи ухо востро — вспомнил Привалов чью-то глупую инструкцию.

Продумав все таким чертом, Привалов на некоторое время успокоился. Если действовать умно и хладнокровно, то вполне можно свои позиции отстоять. Вряд ли Кувалдины ждут, что я постараюсь наложить на них руку. Вряд ли они этого ждут. Собранная Приваловым информация вроде бы показывала на то, что опора семьи Кувалдин по горло занят своими аспирантами, конференциями и консультированием ЦК и, хотя как нормальный интеллигент безусловно заинтересован в литературной репутации, тратить силы на это не будет.

Что же касается женского подразделения кувалдинского гарнизона, то оно, судя по всему, было достаточно легкомысленно и хотя жадно до успеха, но, видимо, не понимало, что успех успеху рознь и что один успех хорошо капитализируется, а другой лишь приносит моральное удовлетворение наподобие вкусной жратвы и не может, точно так же как и, пардон, однажды съеденная жратва, накапливаться. Короче говоря, дамы любили поклонников и собеседников за ча-ча-чашечкой крепкого кофе или там за рю-рю-рюмочкой крепкого коньячка. Знаем мы эту публику. Да мы таких до Москвы раком-бараком ставили, хихикнул не без скрытой иронии Привалов. Привалов любил иронию. Да и сатиру тоже. Ну, и гротеск.

Звонок к академику с лошадиной фамилией оказался на редкость удачным. Бодрым голосом Привалов представился в качестве родственника, наследника и комментатора Свистунова и выразил сожаление, что по молодости лет все еще не познакомился со столь авторитетным, просвещенным любителем, но ведь рано или поздно это должно было произойти, не правда ли? круг наш, к сожалению, довольно тесен, вы ведь, конечно, знаете профессора Тарараева и Фелицию Фелнциановну Трататаеву, племянницу покойного Мумумуева, только вчера я у нее был, и она как раз вспоминала, что именно у вас сохранилась уникальная копия никому неизвестного перевода Клюева с провансальского и, кажется, письмо Райнера Марии Рильке Феликсу Эдмундовичу Пешехонову, влиятельному толстовцу, работавшему до 1938-го в обществе защиты животных. Это правда? Так я как раз теперь готовлю статью о связях русских модернистов с ЧК, нельзя ли мне взглянуть на эти документы. Есть основание подозревать…

Лошадиная фамилия, конечно, заржала от удовольствия. День и час приваловского визита были назначены тут же без церемоний, и сам визит прошел гладко как по маслу, причем обе стороны нашли общие интересы и, разумеется, еще больше — общих знакомых, пол-Москвы плюс хороший кусок Ленинграда, то бишь Петербурга, ах ты господи боже мой. Годились также Ташкент и Пярну.