Разношерстная... моя

А после еще глотнула из чащи – Хранивой поморщился, но остерегать ее не стал. К чему? Она, небось, уже достаточно вылакала, унимая страх. А от ядов покойной Отрыжки не спасали никакие усилия или снадобья. Этот, скажем, наповал не бил, коли Твердислава по-прежнему бодра. А все одно: к смерти яд поведет жертву надежно и неукоснительно. Государыня, почитай, уже мертва. Вскоре она занедужит и достаточно быстро сгорит. Те, кто знает о ее пустопорожнем злодействе, сочтут сие за божью кару. А прочие и вовсе заморачиваться не станут. С какой стати? Чай не девка молодая – пожила довольно. Так на кой бучу подымать против Яльки? Нет, девка того не заслужила, хоть как суди да ряди. Вражину свою потравила не из мстительной злобы – это Хранивой знал твердо. Долго с ней говорил, как столкнулись они у Свантара в дому. В глаза смотрел и видел: сердечком она не желает чужой смерти, пусть и погубителю ее стариков. Но Ялитихайри в ней не ведает человечьих сомнений и сожалений. Это Ялька еще вполне человечна – за то Благойле свет Вуколовой дочери поклон да уважение. Страшно и помыслить, коли такая вот оборотенка явилась бы в Антанию взрослой бабой. То-то побегали бы, покуда не извели заразу…

– А как ты растолкуешь ее второе заявление? – сдержанно поинтересовалась Твердислава.

– Думаю, тут она решила проверить одну свою непонятку. Ялька все никак не могла уразуметь: верно ли, что боги наказывают нас за злодеяния? Сомневалась, но окончательно отринуть не могла. Видать, решила на тебе проверить.

– Хочешь сказать: подождет чуток, а коль божья кара не грянет, так снова придет? – недоверчиво уточнила государыня.

– Верней всего.

– Стало быть, это просто отсрочка, – разочарованно протянула Твердислава и допила из чаши медовую воду, что всегда так замечательно ее успокаивала.

И нынче успокоит – досадливо подумалось Хранивою. Только на этот раз уже окончательно. Досадовал он на всех подряд. На себя, ведь был верен своим государям до последнего вздоха, а нынче, вроде как, предавал их. На Яльку, что не смогла удержать свою природу в узде. На Твердиславу, что ввергла его в это тяжкое душевное испытание. Пропади оно все пропадом! Вот помрет харангская принцесса, и он уйдет со службы ко всем чертям! Заживет тихо-мирно в своем невеликом поместье на три деревеньки. Станет внуков рόстить… Тут-то он и подавился пустыми мечтаниями. Внуков! Это еще надо поглядеть, что там у Таймира с Ялькой народится. Понятно, что новые Ялитихайри. Но вот, что с ними делать? Прятать всю жизнь, как это у Бати с Благойлой повелось? Да пытаться обуздать, коли кого из их семьи обидят. Это ж парочка-тройка таких внучеков кучу народа загубят, покуда не умилостивят свои темные души… Хранивой мысленно сплюнул, обругав себя за несправедливые слова. Души-то у них как раз нормальные. Это люди вокруг них чистое дерьмо.

– У нас выйдет найти ее первыми? – попыталась обнадежить себя государыня. – Прежде, чем она до меня доберется.

– Сама-то как думаешь? – не сдержал раздражения Хранивой.

– Думаю, прав ты был, когда требовал от меня не сдаваться, – сухо напомнила Твердислава. – Да биться за свою жизнь до конца. Себя в соратники выдвинул. Иль передумал меня защищать?

– Не пори чушь! – вырвалась наружу его досада. – Ты не смеешь меня обвинять в предательстве тока из-за собственных страхов. Да бесчестить огульно. Я того не заслужил. И все, что мне по силам, всегда делал честно. А непосильное тебе обещать мне совесть не позволит. Обнадеживать тебя попусту не стану. Биться с тобой рядом буду. А победы обещать нет.

Со двора в открытое окно донеслось злобное карканье Таймира.

– Чего это он? – весьма равнодушно вопросила Твердислава.

– Явился повиниться, что упустил оборотенку, – криво усмехнулся Хранивой. – Как оно и ожидалось. Ушла Ялька. Утекла сквозь пальцы. Так теперь и станем ее ловить, словно рыбу голыми руками в быстрой реке.

Государыня надменно поджала губки, но отвечать не стала. Зато вылила в чашу последнюю воду из кувшинчика. Да принялась ее цедить, усиленно о чем-то размышляя. Строя планы, на которые у нее уже не оставалось времени.

Ялька почуяла ее с улицы. Но в родной дом вошла, не опасаясь подвоха. С чего бы? Хотела бы убить, так еще бы в кремле попыталась. А теперь-то чего уж кулаками махать? В разоренной горнице не осталось ни единой нитки, ни одной деревяхи, что нельзя было оторвать да унести. Правда, они с бабулей жили без лишних роскошеств, да все одно: мерзко от всего этого. С человечьей жадностью не сравниться даже сила урагана иль мороза. Она беспредельней звездного неба и несокрушима, как солнце. Прознали, что Отрыжка с Батей куда-то пропали – ни слуха, ни духа – и тотчас растащили бабулино добро. Вон даже потолочные доски повывернули и дранку на крыше отковыряли – с ночного неба сочувственно подмаргивали звездочки.