Разношерстная... моя

– С перепуга вмиг из управы вылетела. Мужики на дворе тока рты пораззявили, как она ускакала прочь добрым галопом. Еще после расспрашивали, дескать, чем это тетку так прижгли? Мол, научите, люди добрые. У каждого в семье своя такая же болячка гноится. Дескать, не зажимайте совета доброго, – юродствовал Таймир.

– Хранивой после долго цеплялся? – посмеиваясь, налил себе Юган.

Они выпили, похрустели капусткой.

– Недолго, – продолжил Таймир. – Но жестко. Даже именем матушки покойной разжалобить пытался. Он, вишь, поклялся ей перед смертью, что оженит меня.

– Врет, поди, – предположил Юган.

– Понятно, врет. Матушка давно на меня рукой махнула. У нее и от сестрицына выводка голова кругом шла. Ты ж видал моих племяшей? Племя пакостное сокрушительное. Так моя сестрица еще в скромницах числится. А от меня и вовсе такой приплод пойдет, что тока держись. Не, я на стороне дядьки держусь. Мне этих баб в собственном доме…

– Одна порода, – вздохнул Юган, нарочито пригорюнившись, будто старая бабка.

– Ты о чем?

– Тоже врать горазд. Как и дядька твой великомудрый, – пренебрежительно отмахнулся друг. – Добро бы, кому чужому. А мне-то на кой твое вранье?

– Не хочу о Яльке, – вмиг посмурнел Таймир. – Или заткнись…

– Или?

– Пойду напиваться в другую дыру, – пригрозил мученик своей наперекосячной доли.

– Добро, – отступился Юган. – Ты мне вот что скажи: с самой-то девкой о ваших делах перемолвился?

– На кой? – не понял Таймир.

– Сам же говорил: добрая девка. Переговорить надо. Коль умна, так ее не отказ надуманный оскорбит, а твоя трусость.

– Думаешь? – всерьез озаботился неудачливый женишок.

– Знаю, – веско утвердил многоопытный супруг и даже поднял палец для пущей убедительности.

Таймир нешуточно задумался. Да так, что не заметил, как насторожившаяся на его сумрачное лицо Оряна поставила перед ним миску щей. Она взялась, было, попытать взглядом притихшего мужа. Да тот отмахнулся, дескать, потом все обскажу. Хозяюшка понятливо убралась подальше от жутко таинственных пустяшных мужицких забот. А два озабоченных товарища в молчании похлебали горячих щец. А после выпили. И потом еще выпили, и снова. Таймир все глубже погружался в сладкую негу полнейшего отупения, где едино и не мерещилась ему клятая оборотенка. Юган лениво допекал его советами, как всерьез да окончательно отбрыкаться от женитьбы. Вернувшаяся вскоре Обряна тоже замахнула пару чарок и принялась талдычить обратное. Дескать, мужику в его тридцать лет оставаться холостым ужасно стыдно. Мол, люди о таких зряшных ненадобных мужиках судят одно: либо дурак набитый, либо все его хозяйство попусту отсохло.

Таймир уж почти лежал на столе, в пьяном умильстве любуясь на сцепившихся супружников. Молчал да радовался, что хоть кому-то на всей земле до него есть дело. Помимо дядьки, понятно. Вспомнив о Хранивое, он глянул в окно. А там уж и темень непроглядная – досиделся! А ведь клялся-божился, что скоренько сбегает проведать старого друга и тотчас обратно. То-то дядька скривился под эти его клятвы. Ведал: где доверять словам племяша, а по какому случаю его просто послать подальше.

Он собрался с силами, дабы речь не спотыкалась о каждое слово, и взмолился:

– Орян..шка. Намешай… Не дойду…

Та глянула на него со всем сладострастием бабы, которой аж зудело пройтись насчет его пьяной рожи. Да тем жена Югана славна и была, что знала: когда можно, а где не грех и проглотить накипевшее. Она потопала за стойку. Там у Югана всегда хранились зелья для снятия хмельной дури, что научила замешивать Оряну еще Отрыжка. Таймир с вожделением следил за каждым движением спасительницы, предвкушая близкое просветление в башке. Да обретение твердости в членах, что позволит ему удержаться в седле до самого… А вот домой с некоторых пор не хотелось, хоть вешайся. После смерти матушки в родном дому все опостылело. Он почти безвылазно торчал в управе, соорудив там себе уголок для ночлежки. Дядька иной раз прогонял его, и тогда Таймир тащился на ночевку в харчевню старого Бати. И тут Оряна отвела милому другу свой уголок. Ибо в ее дом, что выстроил для любимой женушке Юган, его друг заселяться не желал, сколь не уламывали.

– Хлебай, пьянь зазорная!

Перед носом задремавшего державника грохнула о столешницу здоровенная деревянная чаша. Он вцепился в нее обеими руками и присосался к мозголомному зелью. А вскоре уже прощался на пороге с хлебосольным хозяином, вполне себе ничего – твердо стоя на ногах. Юган тоже приложился к зелью, чем обычно пренебрегал. Не любил пускать хмель по ветру. Однако, как и чуялось, он не все успел досказать прежде, чем они надрались до потери облика. И теперь хмуро выложил недосказанное, не особо чинясь. Иль заботясь о душевных муках друга.

– Нынче ночью мы с Орянкой новый подарочек получили. Как раз шестой. Синенькие оба такие. Чистейшей воды. Да здоровые, что твои куриные яйца. Знать бы, кого эта поганка обнесла? Кто поутру проснется обиженным? Ты там ее никак?.. Не чуешь?

– Да нет, вроде, – насторожился Таймир, поводя глазами по темному подворью. – Может, сразу же и смылась обратно на север?