Разношерстная... моя

– Может быть, – задумчиво повторил Юган. – Тока чего-то муторно у меня на душе. С самого утра, как увидал подношение. Ровно потеря мне какая корячится. Ты как, помирать не надумал?

– Не сегодня, – усмехнулся Таймир.

– И я вроде не сбирался. А оно все ноет да ноет. Кабы не беда с нашей паршивкой стряслась.

– Признаться, у меня самого нынче душа не на месте, – решился Таймир, хотя еще мгновение назад и не думал посвящать друга. – С рассвета дожидался случая к тебе завалиться. Проедусь-ка я по городу. Глядишь, и почую ее, коль еще не сбежала.

Юган внезапно обнял его, словно прощался не на пару-тройку дней, а навечно. Да и руки Таймира сами собой притиснули друга к груди с неистовой силой. Они разлепились и даже не смутились нелепого порыва. Просто разошлись: Юган в харчевню, а Таймир… Неведомо куда, ибо осоловелый от долгой дремы Багрен тащился наугад. Хозяин команды не давал, а ему и вовсе было плевать: куда и зачем. В этаком своем обоюдном непонятном отупении они дотащились не куда-нибудь, а к подворью одного из богатейших купеческих семейств Стольнограда. Туда, где сотника Тайной управы нынче и вовсе не желали видеть. Да и он не рвался искушать судьбу. Но вот, поди ж ты: она рассудила по-своему.

И тут Таймир показал себя и вовсе распоследним дураком. Нет, чтоб уносить ноги подальше от обиженного семейства, так он еще и через ограду полез. Благо дотянулся до края, встав в седле и едва не навернувшись – Багрену его выходка тоже пришлась не по нраву. Он подался прочь от стены, но Таймир успел зацепиться. А после вскарабкался наверх, бдительно оглядывая широкий двор. Хорошо Яльке: обернулась кошкой и лезь себе, куда вздумается. Хотя теперь-то она, поди, из кошачьей шкуры выросла. Теперь и ее волчица боле не походит на худосочного недокормыша. Эти мысли текли в голове мягко с приятной остудой, не приводя, как обычно, в бешенство. Ему даже как-то захотелось думать о ней все дольше и дольше. И когда пробирался по крышам надворных построек к хоромам. И когда лез на стену, пристроив к ней две подобранные на дворе жердины. И когда доскребся, наконец-то, до терема, венчающего купеческий дом. Да что там! Мысли о Яльке все еще ворохались в башке, когда он уже влезал в открытое окно девичьей горницы.

– Я, как знала, что нынче ты придешь, – встретил его тихий спокойный голос из-за отдернутого полога кровати.

Таймир мягко без стука спрыгнул на пол и прикрыл за собой окно. Затем подошел прямиком к кровати и уселся на край постели. Глянул на белеющее в темноте лицо. Разглядел широко распахнутый ворот рубахи, откуда выглядывали соблазнительные округлые бока высокой груди, и прямо-таки потребовал:

– Истранка, выходи за меня.

– А чего ж так напористо? – сдержанно необидно усмехнулась она, и села, подгребая под спину подушки: – Боишься передумать? Торопишься пути назад обрубить?

– Брось! – выпалил он досадливо.

– Попытаюсь. Тока для начала свечу запали, – попросила девушка. – Я в глаза твои загляну. А после и решу: к тебе ли броситься, иль вправду бросить все. Да позабыть. Мне думается, я справлюсь.

Под мерное журчание ее голоса Таймир нащупал на столике у кровати подсвечник на три свечи. Зажег одну. Истранка смотрела на него… не совсем так, как он ожидал. Ни обиды, ни затаенной боли. Эта умница-разумница изучала его помятую после попойки рожу со всем тщанием. Будто карту, на которой отыскивала путь, по какому ей следовало идти. И весь пыл вломившегося к ней по ночи жениха как-то разом утух. По дороге сюда Таймир как-то обогнал мысль о том, что он законченный болван. Да теперь та его настигла. И вот уж ехидно скалилась, ожидая: чего он еще такого выкинет?

– Ты еще и пьяный, – едва уловимо попрекнула Истранка. – Хорош женишок. На трезвую голову тебе, видать, и вовсе не по силам свататься. Это ж, до какой меры тебе противна сама мысль…

– Ты говоришь лишнее, – хмуро оборвал ее Таймир. – Что бы там у меня на душе не творилось, это не навечно. Ты, помнится, твердила, будто мы сами творим свою жизнь. Ну, так давай, твори. Бери то, что есть. Я себя переиначить не сумею. Не для тебя, не для кого иного.

– Кроме неё? – с прохладцей уточнила девушка, взявшись переплетать растрепавшуюся косу.

Таймир чуток попялился на длиннющие богатые светлые пряди, что тяжко проходили сквозь ее пальцы да норовили вырваться на волю. Затем скрипнул зубами и выдавил попрек:

– И снова говоришь лишнее. Для какой там еще для неё? Чего тебе наболтали?

– Ничего. Никто мне про тебя иль зазнобу твою тайную не наговаривал. Я, знаешь ли, не слепая. И не дура, чтоб не суметь разглядеть очевидное. Ты ж измаялся весь в своей тоске. И башкой вечно трясешь, как в очередной раз задумаешься. Ну, давай, придумай: отчего мужику по сто раз на дню лезет в голову одно и то же? И не вздумай врать о державных заботах. А то враз вылетишь отсюда! И больше уж никогда не явишься.