Разношерстная... моя

Таймир торчал на краю постели и тупо пялился в пустоту. Ее взгляда толи не видал, толи намеренно не желал замечать. Истранка снисходительно хмыкнула, преотлично понимая: встопорщился и теперь не враз сговорится с разумом, бросив ломаться и пучить из себя мужика. Она бочком придвинулась ближе, колыхая перины. Коснулась его безвольной руки:

– Одного не пойму: коль уж так ее любишь, так чего ж вы не вместе? Почему не едешь к ней? Мне отчего-то кажется, будто она тебя ждет.

– Ждет, – выдохнул он, так и не отважившись взглянуть на разумницу, что отвергла его нелепые поползновения обхитрить судьбу.

– Ну? – подтолкнула Истранка, боле любопытствуя, нежели досадуя на неведомую соперницу.

– Шесть лет прошло, – неуверенно напомнил себе Таймир об этой якобы непреодолимой пропасти.

– Невелико препятствие, – уверенно отмела разумница его попытку смалодушничать.

– Отказался я от нее, – безнадежно выдохнул он. – Вышвырнул из своей жизни.

– Коль любит, так простит, – чуть приоткрыла свою потаенную зависть к сопернице девушка. – Я бы простила. Знала бы, что ты меня любишь, так и не такое бы простила. А она же любит?

Ему бы пощадить ее чувства, солгать, но язык не повернулся. Таймир весь подобрался и зло буркнул:

– Любит. С самого детства. С самой первой встречи. С тех же пор и ждет.

– Свинья ты, – разочарованно вздохнула Истранка и отпрянула обратно в гнездо из подушек: – И ее измучил, и меня изводишь попусту.

– К тебе я честно сватался, – обиженно набычился бестолковый мученик от любви.

– Да пошел ты к черту! – выругалась благовоспитанная купеческая дочь. – Упырище безмозглый! Бессердечный. Вот же еще свалилась на мою головушку сволота бездушная. А я-то размечталась, дура великоумная. Идиотка! Давай-ка, напяливай свое барахло! – подскочила она, гневно задышав на обидчика, и запустила в него подушкой: – Убирайся отсюда, лешак непотребный! И чтоб я боле тебя в жизни не видала!

Далеко в глубине дома послышалось поспешное топотание и придушенные женские голоса.

– Да скорей же! – жарко зашептала Истранка, соскользнула с кровати и бросилась подбирать тяжеленную кольчугу: – Застыл столбом, дурак неотесанный! И как тебя у полюбовниц твоих ни разу не застукали? Вот же болванище стоеросовое! Беги скорей. Матушка застанет, так нам весь век супругами мучиться.

– Истранка, я… – проблеял Таймир, отворяя окно.

– Да уж прощу, – хмыкнула та, выталкивая его наружу на гульбище. – Прощу, куда денусь? Торопись. А то вскоре и во дворе колготня подымется. Ты с конюшни влево бери! – зашептала она вслед, когда Таймир уже сползал по столбу, что поддерживал гульбище. – По дальнему сараю за хоромами скроешься. А там старый дуб ветками на ограду лег…

Как бы оно дальше не сложилось, но Таймир почти твердо знал: отныне у него есть еще один надежный друг. Почти надежный – время покажет. Нет, не ошибся он в этой девушке: и умна изрядно, и совестлива, и честь понимает правильно. А уж отшила его и вовсе знатно! Оно и верно: нечего из своей жизни стряпать несъедобное – подавишься и сдохнешь пропащим неудачником. От былой нудной застарелой боли в душе не осталось и следа. Он ловко перебрался на стену, цепляясь за корявый дубовый сук. Спрыгнул на улицу, нетерпеливо оглядываясь, дабы призвать Багрена. Тот утопал аж в конец улицы. И теперь объедал проросшую у подножия чужой ограды траву. Таймир не стал его сдергивать, не погнушавшись пробежаться к нему на своих двоих. Даже с удовольствием.

Теперь после разговора по душам с его возможной да несостоявшейся супругой отчего-то хотелось бежать со всех ног… куда-то. Да куда ж куда-то? Это, как раз, и понятно: к разношерстной своей судьбе, как обзывал ее Юган. Вот, вроде, никаких таких тайных откровений Истранка ему не выдала, а вроде глаза раскрыла. Эк она его оттянула! Вовек не позабыть. Стыдобище! И ведь во всем права, не придерешься. Свинья он распоследняя – радостно обзывалась душа, едва ли не распевая на все лады: свинья, свинья, свинища! И чего выламывался? Оно понятно: поначалу его башка просто уразуметь не могла, как это можно поджениться на оборотне? Да еще и самому оборотней настрогать. И на миг не верилось, будто у Ялитихайри нормальные дети случаются. Понятно же: вокруг него будут виться не детишки, а волчата вперемежку со змеями да ящерицами. А то еще и с какими гадами похуже. Пожалуй, мысли о детях бередили душу пуще всего прочего. Да и от самой оборотенки иной раз подташнивало.