Разношерстная... моя

Таймир не стал слушать: сплюнул и потопал прочь, даже не озираясь. Ага, торчит она где-то здесь – как бы ни так! Давным-давно и след простыл. Но почему – этот вопрос жег все сильней и сильней. Чего ж такого знает эта маленькая поганка, если бежит от державника, будто от огня? Вот еще странность – и в этом он мог поклясться – отчего она так обрадовалась, увидав его в лавке харанга? Не купчишке, ни бабке – ему в глаза глянула и просияла самым чистым счастьем. На миг всего, но уж это Таймир углядел. Увидала его, возликовала и сбежала – бред какой-то. Еще и не выросла, а уж полна бабьих капризов да нелепостей. Достанется же кому-то радость вздорная ядовитая. Нет, ну, как ловка-то! Ни один отрок из младшей дружины ей и в подметки не годится. Так тех гоняют в хвост и в гриву, а эту кто натаскивает?.. Эта мысль неприятно укусила за самое сердце: неужто и впрямь девку кто-то натаскивает на дела нечестные лихие? Найду этого упыря, убью – внезапно поклялся себе Таймир. Не сразу и уразумел, чего он тут такого нагородил. Какое ему дело до этой проныры? И до тех, под чью дудку она там пляшет… И эта мысль ударила наотмашь. Он не понимал, что с ним творится. Но твердо знал две вещи: за год он случайно встреченную девчонку не забыл, найти ее он желает по-прежнему, и все тут.

Тут-то его и сподобилась посетить первая здравая мысль: а чего это она влетела в ту лавку, будто ошпаренная? Иль так-то хотят по товар, любопытствуя? Нет, так бегут к тем, кто тебя ждал-ждал да заждался. И кто ж это у нас там такой заждавшийся? Купец? Мужик он, вроде, смысленный да почтенный. За дружбой с ворьем его не заставали, за иными делами непотребными тоже. Сколько этот Антаоль их Харанга проживает в Стольнограде, так ни разу даже по шлюхам не хаживал: жену почитает, да себя соблюдает в достоинстве. Кто-то из его приказчиков?.. Да уж верней подумать на Отрыжку. Таймир даже встал столбом от этой мысли, не веря, что пропустил самое очевидное. Прошлогодняя история с гаденышем, что волок девчонку из-под воза, закончилась в его доме, полном мертвяков. А ведь там неподалеку и Отрыжка проживет. И пусть не водится бабка с ворьем мелкотравчатым поганым, но все ж у них на виду. Таймир уже, было, рванул в гости к бабке, куда напросился так удачно, да окоротил сам себя.

Нет, с горячей башкой да с кондачка он к ней не полезет. Перетолкует-ка лучше для начала с дядькой. Так уж повелось, что Хранивой видит в два раза больше и понимает впятеро верней. Рассуждая о том, Таймир потопал в лавку Антаоля забрать позабытый подарок. Расспрашивать купца он не станет – бестолку… Верней, о девке не станет. А вот о том, за какой-такой надобностью являлась к нему Отрыжка, поинтересоваться не преминет.

Ялька нагнала бабулю у самого выхода из торгового ряда. Виновато помотала хвостом, даже поскулила для верности, но Отрыжка прощать ее не торопилась. Ялька понимала: есть за что. Ее бешеный побег взволновал и насторожил Таймира. А ведь целый год она старательно не попадалась ему на глаза, хотя и таскалась за ним почасту с места на место. Просто так. Просто оттого, что не могла иначе. Сердечко подсказывало: Ялитихайри – оборотни с далеких южных островов – находят своего единственного лишь однажды и на всю жизнь. Коли тот единственный примет ее нечеловечью сущность да полюбит, то Ялитихайри проживет долго и счастливо. А не случится женщине-оборотню завладеть его сердцем, так ее собственное разорвется. И ничто уже не спасет бедняжку от смерти.

Бабуля не раз твердила, мол, человек поверит всему, во что он хочет верить всей душой. И тому, во что он заставит себя поверить. Ялька честно старалась проделать то же самое. Но, в том-то и дело: она-то человеком не была. И не просто знала о том – чувствовала всей своей душой. Хотя и понимала, что душа у ней какая-то не такая. Не человечья. Ей на каждом шагу все-все-все тыкало этим в глаза. Она из шкуры вон лезла, дабы уподобиться людям, но от этого лишь творила всякие несуразности. Да и просто глупости. К примеру, дедушка Батя все костерил ее за сорочий нрав, почитая его дурацкой причудой. Но Ялька не владела собой, стоило ей прознать, что у кого-то есть красивые камушки. Ее трясло от жгучего желания отнять, присвоить эти замечательные штучки…, а после они переставали ее интересовать. Не то, чтобы совсем, но она как-то легко расставалась с ними – хранить их при себе деда ни за что не хотел.