Читаем Разноцветные глаза (сборник) полностью

Вечером, вернувшись в свою башню, Левач воткнул свечу в лепешку, лег в лодку, смотал змейкой косичку под голову и устремил взгляд в большой четырехугольный кусок темноты, который был виден изнутри башни через окно. Так он лежал и ждал, что что-нибудь произойдет. Что-то должно было случиться и что-то должно было измениться – он чувствовал это и надеялся. Ночь стояла повсюду, даже глубоко в ушах; ничего не было слышно во тьме, тьма пахла землей и винным перегаром. Майский жук залетел ему под рубаху, жужжал и никак не мог выбраться. «В такую ночь, – думал Левач, – даже собаки не кусаются, только блохи жалят, будто рубаха твоя полна звезд, что вьются вокруг тебя. А все, чего ты не видел, улетело…» Потом он встал, погасил свечу и ощупал в темноте стены башни. Башня была здесь, холодная и настоящая; она существовала так же, как существовал он сам. А наутро и впрямь нечто произошло, словно в непогоду загудел закопанный в землю колокол.

Гость постарался нигде не споткнуться, не провозиться с запором, быстро и удобно усесться, чтобы все выглядело как можно обычнее и естественнее, словно все это происходило уже много раз и не было чем-то из ряда вон выходящим. Сандаль, как говорится, наступил себе на горло и пришел лично проверить Левача, правда, не на стройке, а в маленьком рыбачьем домике его отца, стоявшем на берегу. Они сидели на бочках, обхватив колени руками, и разговор поначалу шел ни о чем. Не договорив фразы, Сандаль вытащил из-за обшлага свиток бумаги, придержав рукав пальцами, стряхнул с листов пыль и протянул Левачу со словами: «Здесь мои расчеты и планы. Думаю, не все в них как надо, без сучка без задоринки, но ты легко можешь это проверить. Окажи мне эту услугу. Неловко будет перед людьми, если ты построишь башню раньше меня…» Сказав это, уже в дверях, посетитель повернулся и небрежно добавил: «Кстати, не сделаешь ли для меня чертеж тромпов, которые будут поддерживать барабан купола…»

Так Левач с изумлением узнал, что Сандалю не удалось перейти от четырехугольного сечения к круглому. «Смотри-ка, вот это да», – подумал он и сделал все необходимые расчеты, но оказалось, что в одном месте, где строение уже возвышалось, исправлять было поздно, поскольку ошибка была допущена еще при закладке фундамента, не способного выдержать башню в том виде, как она была задумана. На следующее утро Левач пошел к Сандалю, отнес ему бумаги с исправлениями и откровенно сказал, что строительство башни следует немедленно заканчивать – выше ее не построить. Сандаль выслушал все это на удивление спокойно, взял расчеты, поблагодарил и извинился, что ему пора идти – ждут ученики. Левач видел, что в одном из складов близ стройки по распоряжению канцелярии митрополита была открыта временная школа десятников по строительному делу, и среди учеников Сандаля Левач заметил тех, кто когда-то учился с ним и выучился переходить от четырехугольной части башни к тромпам, а от тромпов – к закругленному верху.

* * *

Таким вот образом, как Левач и предполагал, Сандалю пришлось закончить строительство башни прежде, чем она достигла высоты, приличествующей дозорной башне, но и друзья Сандаля, и городские священники, и офицеры при дворце наместника, да и все те, кто сидел в корчмах за стаканом вина, куда собирался табачный дым, говорили, что зодчий завершил свою работу раньше времени. Сообща пришли к мнению, что Сандаль обогнал этого «хрипуна» с другой стороны Савских ворот.

Итак, башню Сандаля торжественно покрыли свинцовым листом, поставили часового, который следил, чтобы до освящения над ней не пролетела ворона, зажарили вола, в стену замуровали пугало и на верхушке укрепили флюгер в виде петуха. Теперь башня Сандаля отбрасывала тень на башню Левача, и тому пришлось работать в ее тени. Во время праздника, шум которого был слышен и по ту сторону Дуная и Савы, новое сооружение торжественно открыли, а Левач по-прежнему ночевал в своей лодке в углу южной башни, которая не достигла еще даже той высоты, где следовало переходить от четырехгранника к барабану. Незадолго до конца работы он остался совсем без помощников, без денег, один, как месяц в небе, и солдаты каждое утро напоминали ему, чтобы он не разводил на строительстве грязь, иначе его оштрафуют. Друзья Левача боялись гулявших по башне сквозняков, и он строил с несколькими рабочими, которые, чтобы не умереть с голоду, тайком приплывали с турецкой стороны заработать хоть какую мелочь и в конце недели возвращались ночью на лодках, замотав весла рубахами, – скупые на слова, но не дорожившие жизнью.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Крестный отец
Крестный отец

«Крестный отец» давно стал культовой книгой. Пьюзо увлекательно и достоверно описал жизнь одного из могущественных преступных синдикатов Америки – мафиозного клана дона Корлеоне, дав читателю редкую возможность без риска для жизни заглянуть в святая святых мафии.Роман Пьюзо лег в основу знаменитого фильма, снятого Фрэнсисом Фордом Копполой. Эта картина получила девятнадцать различных наград и по праву считается одной из лучших в мировом кинематографе.Клан Корлеоне – могущественнейший во всей Америке. Для общества они торговцы маслом, а на деле сфера их влияния куда больше. Единственное, чем не хочет марать руки дон Корлеоне, – наркотики. Его отказ сильно задевает остальные семьи. Такое стареющему дону простить не могут. Начинается длительная война между кланами. Еще живо понятие родовой мести, поэтому остановить бойню можно лишь пойдя на рискованный шаг. До перемирия доживут не многие, но даже это не сможет гарантировать им возмездие от старых грехов…«Благодаря блестящей экранизации Фрэнсиса Копполы эта история получила культовый статус и миллионы поклонников, которые продолжают перечитывать этот роман». – Library Journal«Вы не сможете оторваться от этой книги». – New York Magazine

Марио Пьюзо

Классическая проза ХX века
Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века
Переизбранное
Переизбранное

Юз Алешковский (1929–2022) – русский писатель и поэт, автор популярных «лагерных» песен, которые не исполнялись на советской эстраде, тем не менее обрели известность в народе, их горячо любили и пели, даже не зная имени автора. Перу Алешковского принадлежат также такие произведения, как «Николай Николаевич», «Кенгуру», «Маскировка» и др., которые тоже снискали народную любовь, хотя на родине писателя большая часть их была издана лишь годы спустя после создания. По словам Иосифа Бродского, в лице Алешковского мы имеем дело с уникальным типом писателя «как инструмента языка», в русской литературе таких примеров немного: Николай Гоголь, Андрей Платонов, Михаил Зощенко… «Сентиментальная насыщенность доведена в нем до пределов издевательских, вымысел – до фантасмагорических», писал Бродский, это «подлинный орфик: поэт, полностью подчинивший себя языку и получивший от его щедрот в награду дар откровения и гомерического хохота».

Юз Алешковский

Классическая проза ХX века