Разновидности зла

К машине протиснулся медик, военный санитар, прошедший полный курс подготовки для лечения пулевых ранений и минно-взрывных травм. При нем была сумка санитара, в которой был достаточный набор медикаментов для обработки десяти тяжелых пулевых ранений.

Лейтенант отступил, чтобы санитар смог попасть к раненому.

— Господи боже… — санитар залез в лимузин, — что вы делали? Что вы ему давали?

— Мы дали ему немного опиума, эфенди… — хрипло ответил боевик.

— Опиума?! Вы что, рехнулись?! Господи…

— Рик, что скажешь? — спросил лейтенант.

— Тяжелый шок, кровопотеря… — санитар привычно колдовал над раненым, — давайте подвинем его.

Раненого Шейха подвинули, санитар подготовил капельницу, воткнул иглу в вену.

— На, держи! — протянул он пакет с универсальным заменителем крови боевику. — Держи и не опускай.

— Слушаюсь, эфенди… — испуганно ответил боевик.

— Какая у него группа крови? Аллергия есть?

— Не знаю, эфенди…

— Носилки, Рик?

— Да, наверное… Черт возьми, вы не могли найти тряпку почище? У него же заражение крови будет…

За несколько часов до этого, глубокой ночью, по Артиллери-роад прокатилась машина — довольно большой, старый, полноприводный микроавтобус «Мицубиси», очень популярный здесь потому, что у него была рама и движок от хорошо знакомого здесь «Паджеро», но кузов — от микроавтобуса на восемь человек. На улице было тихо, свет горел «через один», у въезда на территорию штаба Пешаварской бригады замерли на посту часовые.

Глаза пассажира микроавтобуса, не отрываясь, смотрели на часовых, когда они проезжали мимо. Полные идиоты… это же надо ночью выставить на пост часовых, поместить их на освещенный пятачок местности — при том что все вокруг тонет во тьме. Такой часовой никогда не сможет отразить нападение: глаза у него привыкли к свету, а вокруг темнота, к нему из темноты можно подкрасться вплотную. Это просто цель, мишень, их спасает только то, что они никому не нужны, два оловянных солдатика, смерть которых не будет иметь никакого значения, точно так же как и сейчас не имеет никакого значения их никчемная жизнь. Он воюет совсем по-другому. Потомок воинов, входивших в состав великой армии Чингисхана, лазутчик — монголо-татары одними из первых осознали всю пользу налаженной системы шпионажа и диверсий в тылу врага, вероятно, первыми: применили в Европе оружие массового поражения[74]. В числе прочих воинов Великой армии были и его предки — горные охотники и стрелки, правда, охотились они тогда с луками и стрелами, а не со снайперскими винтовками. Но охотились хорошо — по преданиям, один из его предков сразил врага из тяжелого лука с расстояния в восемьсот шагов…

— Готовность… — пробормотал сидящий на переднем сиденье водитель.

Монгол подобрался, как перед прыжком. Местная одежда, черная чалма с полотном, закрывающим лицо и оставляющим только прорезь для глаз, неброская местная одежда. Завтра будет хорошая охота. И хорошо, что на охоту послали именно его, горного охотника из племени Саваттаров.

Микроавтобус начал притормаживать.

— Пошел!

Сидевший у двери бородач резким толчком открыл боковую дверь, и монгол вывалился в ночь…

— Что здесь происходит, мать вашу?

Лейтенант обернулся — это был капитан Джек Уолфорд Аллен, командующий ротой. Он был в полном снаряжении, но из оружия у него был лишь револьвер. Этакий колониальный шик — шорты и револьвер.

— Нашего друга подстрелили…

Капитан протолкался взглянуть.

— Господи боже… Надо сообщить барону…

— Вероятно, сэр, и священнику тоже, или кто — там. Хотя… может быть, что-то еще и удастся сделать…

Прижавшись спиной к стене, монгол внимательно наблюдал за тем, что происходит. Опытный охотник, он знал, что в искусстве оставаться невидимым главное значение имеет неподвижность, и только потом — камуфляж. Человек, как и животные, инстинктивно реагирует на любое движение, как на опасность, это осталось еще с давних времен, когда у человека не было ни лука, ни стрел, ни таких винтовок, как та, которая у него в заплечном мешке, а всего лишь палка с привязанным камнем против хищных клыков. Будь неподвижным — и тогда ты сможешь выжить. Его отец учил его быть неподвижным, кладя угли из костра ему на спину. Шрамы остались до сих пор, но теперь он мог лежать неподвижно всю ночь, потом день, а потом еще одну ночь, выслеживая добычу — будь то человек или зверь.

Улица была пуста. Никто ничего не заметил.

Двигаясь плавно, как двигается снежный барс, выслеживая свою добычу, монгол добрался до проулка и нырнул в него. Прислушался… никого.

Чисто.

Блеклый красный луч фонаря осветил стены, распределительный щит с отходящими от него проводами. Трогать их было нельзя — даже если не ударит током, все равно у кого-то отключится электричество, и он выйдет посмотреть, что происходит.

Монгол достал из заплечного мешка покрытый резиной крюк-кошку и забросил его вверх. С третьего раза он за что-то зацепился. Подергав, он полез вверх — для горца лазать по канату было так же привычно, как и ходить.