Разновидности зла

— Э… так не пойдет, брат… Хочешь выпить чаю? Заодно поговорим о цене.

Этот ритуал торга был давно известен и выполнялся всегда и всеми. Продавец завышал цену от полутора до трех раз, иногда и больше, чтобы было потом куда уступать. Покупатель всегда жаловался на жизненные обстоятельства и неподходящее время для торга. Это все делалось публично, чтобы могли послушать и оценить остальные — как мастерство покупателя, так мастерство и продавца. Затем продавец и покупатель поднимались наверх, где собственно и заключалась сделка. Каждый был в выигрыше — продавец продавал товар, покупатель сбивал цену, причем существенно.

Торговец неспешно поднялся и последовал к тому, что раньше было подъездом, а теперь было просто входом в лавку. Покупатель последовал за ним.

По узкой лестнице они неспешно поднялись на четвертый этаж. Было темно, потому что лампочки в бывшем подъезде не жгли из экономии, пахло машинным маслом, металлом. Встречные почтительно уступали дорогу.

На четвертом этаже купец открыл дверь в завешанный коврами кабинет, посетитель пропустил гостя вперед. Кликнул прислугу, чтобы принесли чаю.

— Эфенди Нурулла… — сказал он, прижав свои толстые руки к сердцу для большей правдоподобности, — клянусь Аллахом, я не могу заплатить тебе больше двадцати пяти лакхов. Это все, что есть сейчас из денег.

— Позволю дать вам совет, уважаемый, — сказал гость, — разве у вас нет кассы взаимопомощи? Возьмите деньги оттуда, а потом расторгуетесь и вернете. Вы сами сказали, что слава о хорошем товаре приходит в город быстрее, чем он сам. И покупатели потянутся к вам.

— О, Аллах, но кассой заведует скупец Мойеддин, он не даст денег!

— В таком случае возьми его в долю. Человек может не дать денег другому человеку, но он всегда даст денег самому себе, верно?

Принесли чай.

— О, Аллах, ты не знаешь, что говоришь, брат… — посетовал купец, — Мойеддин не только скуп, но и бесчестен. Свяжись с ним — и у тебя не будет ни дела, ни покупателей, ничего. И все потому, что у него дядя полковник индийской полиции[67]. Назови другую цену, брат…

— Только из уважения к тебе — сто десять лакхов.

Говоря это, гость написал записку на листке небольшого блокнота и протянул хозяину вместе с самим блокнотом и ручкой.

Записка гласила:

Шейх Хасан.

Хозяин покачал головой.

— Клянусь Аллахом, эта цена неподъемна для бедного купца. Но я, пожалуй, накину еще пять лакхов из уважения к вашим трудам и к долгой дороге, которую вы проделали с товаром. Итак — тридцать лакхов, вот моя цена.

Хозяин резко начеркал что-то в блокноте и вернул обратно.

Мечеть Мохаббат-Хан, пятница, десятого. После намаза.

Гость прочитал написанное.

— Тридцать лакхов, это не цена, эфенди. Но полагаю, мы сможем сговориться.

— Я в этом и не сомневаюсь, эфенди Нурулла… — проговорил хозяин, прижимая к сердцу руки, — но прошу войти в мое положение, бедного торговца и купца, с которого хочет взять деньги каждый, кому не лень…

4 июля 2016 года Населенный пункт Дарра Британская Индия

В то время, пока один из прибывших в Пешавар купцов торговался с местным, хорошо осведомленным и авторитетным купцом о цене на ремкомплекты на мотоциклетные двигатели и инструмент для примитивного металлообрабатывающего производства, другой купец отправился на юг, чтобы навестить одно примечательное место под названием Дарра.

Вообще-то полное название этого города было Дарра Адам Хель, но так его никто не называл — все говорили просто Дарра. Этот город был административным центром населенного района Хайбер Пахтунхва, а Пахтунхва означало «пуштуны», то есть Хайбер, где живут пуштуны. Место это практически было неконтролируемым — то есть здесь не было британской колониальной администрации, и город, и весь район управлялись пуштунскими советами самоуправления. О степени самостоятельности этого места говорило то, что решения британских судов здесь не имели юридической силы, если не были подтверждены местными религиозными авторитетами. Основной религией здесь был ислам, но ислам весьма своеобразный. Поборники чистого ислама, которых в последнее время развелось слишком много, считали местных жителей бидаатчиками, потому что они соизмеряли свою жизнь не столько с законами шариата, сколько с доисламскими нормами племенного права и кодексом чести пуштунов Пуштун-Валлай. Но дальше обвинений в запрещенных Кораном нововведениях дело не шло, потому что пуштунов было много, а оружия у них было еще больше.