Разные дни войны (Дневник писателя)

— Вчера, уже к вечеру, командующий фронтом сказал мне: если к ночи возьмете такие–то и такие–то деревни, то, очевидно, будем вводить мехкорпус на вашем направлении. Мы все эти деревни к ночи взяли, а под утро он мне позвонил: «Скажи мне, Бондарев, откровенно твое мнение. Пришло ли время сен–час вводить у тебя танки?» Конечно, мне было бы легче воевать, если бы в этот момент у меня были танки. Но я ему по совести ответил, что нет, по–моему, танки вводить у меня на участке еще не время. Они потом, конечно, будут помогать, — продолжал Бондарев, — по, пока они стоят на твоих коммуникациях, сколько же они крови перепортят! Иногда кажется, хоть бы их и вовсе не было! До тех пор, пока они тут с нами, до тех пор, как они своими танками в прорыв не пройдут, пока стоят на всех Дорогах, артиллерия продвинуться не может, обозы застряли, лутки не протолкнешь, машины не протолкнешь — чистое бедствие.

Вскоре появился Д. и вместе с ним полковник из АБТ фронта.

Мехлис в довольно мягкой форме сказал им, что они должны сами проследить за тем, как двигаются и как вступают в бой их танки.

Полковник из АБТ фронта до этого, когда я его увидел у Д., показался мне по первому впечатлению человеком симпатичным и интеллигентным, с одной только возбуждавшей сомнение черточкой. Он по разным поводам как–то очень уж быстро вспоминал разные свои прежние, храбрые поступки.

А это, как я успел за войну заметить, довольно редко сочетается с прирожденной или твердо выработанной в себе храбростью.

По моим наблюдениям, люди, которые слишком часто вспоминают о своих даже действительно храбрых поступках, делают это тогда, когда сами очень высоко их ценят и тщательно помнят. Но истинно храбрые люди обычно не склонны не только переоценивать, но даже не склонны и особенно замечать собственные храбрые поступки, а уж тем более говорить о них по всякому поводу. Впрочем, конечно, всяко бывает!

Так вот, когда Мехлис сделал замечание насчет танков полковник неожиданно преобразился и каким–то не своим, рыкающим голосом сказал, вернее, прокричал:

— Все будет сделано! Я лично проверю! Все будет в порядке! Я сейчас же пойду!

— Возьмите с собой начальника политотдела, — сказал Мехлис. — Он здесь?

— Здесь.

— Возьмите его с собой.

— Есть! Все будет сделано! Все будет в порядке! Протолкнем! — продолжал рыкать полковник.

II я подумал о нем, что, наверное, это один из тех людей, чей секрет успехов перед лицом начальства заключается в умении без паузы, сразу же громким, уверенным голосом выразить готовность сделать все, что угодно, даже и не делая этого впоследствии.

— Я вам советую просто по–товарищески, — неожиданно тихо после этого рыка сказал Бондарев, обращаясь к Д., — поехать самому. Увидят своего генерала и пойдут вперед! Поезжайте, и все. Пропихните их, попросту говоря.

— Мы с вами об этом потом поговорим, — с нотой обиды сказал Д.

Но мне показалось, что он не поедет.

— А вы тоже поедете? — должно быть, подумав о том же, о чем и я, спросил Мехлис.

— Я тоже сейчас поеду проверить, — сказал Д. — Разрешите идти?

— Идите.

Он и полковник ушли, а Мехлис остался.

— Прямо Волховский фронт, — сказал Григорьев, показывая на карте синие пятна озер и синие штрихи болот.

— Да, болот здесь много, — сказал Мехлис. — Но только там, на Волховском, было тяжелее. Приходилось орудия ставить на деревянные платформы, чтобы не тонули.

— А я, когда вы были там членом Военного совета, много донесений вам посылал, — сказал Григорьев. — Хотел сам туда попасть, но не пустили.

— А вы кем тогда были? — спросил Мехлис.

— Начальником штаба Архангельского военного округа.

— А… — сказал Мехлис. — Да, от вас оттуда много пришло народу.

— Старались все лучшее, что имели, для фронта отбирать. Одних олене–лыжных батальонов одиннадцать послали. Они не к вам попали?

— Нет, не к нам! Какие уж там, на Волховском, олене–лыжные батальоны. Их, наверное, на север послали, на Карельский.

— Две морские бригады к вам послали, — сказал Григорьев. — Прекрасные бригады.

Мехлис промолчал, и разговор зашел о потерях.

— Всего за три дня, считая сегодняшний, примерно тысячу двести пятьдесят человек потеряли, — сказал Бондарев. — Из них человек триста убитыми…

— А немцев много убитых? — спросил Мехлис.

— Порядочно, — сказал Бондарев. — Наших порядочно лежит, и их много набито. Их, пожалуй, даже больше!

— Много, — сказал Григорьев и еще раз повторил: — Много! Я тут первые два дня командира дивизии заменял, шел почти с передовыми цепями, так что навидался немецких трупов. Вот тут, за этим лесом, их навалили очень много, — показал он по карте.

— Что, сами видели? — спросил Мехлис.

— Нет, этого я как раз не видел. Это мне докладывали сегодня.

— Да, много, — сказал Бондарев, — я сегодня сам видел.

— Сколько орудий захвачено? — спросил Мехлис.

— Вчера около пятнадцати, сегодня еще не знаю сколько, — ответил Бондарев.

— А в первый день ни одного, — сказал Мехлис.

— Да, в первый день не взяли. А вообще мы их не считаем, — сказал Бондарев.