Разные годы жизни

Любовь свою ты ищешь
Всегда в груди другого.

— Вот что, товарищ Риекстыня, — сказал Харальд. — Мне крайне интересно знать, если, разумеется, вы расположены к откровенности, сами-то вы нашли идеал? Вы ежедневно имеете дело со счастливыми и несчастными парами. Мне думается, загс, как лакмусовая бумажка, проверяет ваш собственный интимный мир.

— Вполне возможно, — протянула Милда Риекстыня. — Только я никогда не сравнивала. Просто некогда было. После работы — магазины. Ужин. Обед на завтра. Тетрадки ребят. Прогулки с мужем. Может быть, я живу неправильно. У Роберта, как и у вас, большая зарплата. Я могла бы не работать. Но тогда, наверное, я стала бы копаться в мелочах, увидела бы то, чего не следует замечать. В семье все бы стали мною помыкать. Не знаю, как это расценить, но я научилась приспосабливаться к мужу, к детям. Они — ко мне. Какие мы есть, такие есть. Мы знаем слабости друг друга и не наступаем, извините, на больную мозоль.

— Это удобно, но требует большого уменья. И отказа от совершенства. Или его вообще не существует — этого совершенства?

— Думаю, что не существует. Оно лишь в нашем воображении, но стоит воображению столкнуться с прозой жизни, как люди бегут разводиться... Словом, еще раз прошу прощения. Если у вас с этой молодой особой такая спешка, приходите. Не вы первый, не вы последний. А теперь мне пора к гостям...

Харальд и не собирался провожать ее, спускаться вниз к костру или прогуляться немного по берегу Гауи, где на каждом шагу, как светлые острова в густом тумане, сияли молочно-оранжевыми пятнами большие и малые огни. Он укрылся в «убежище», надеясь, что его оставят в покое, ибо был еще один человек, с кем он хотел сейчас встретиться:

Юлия

О, с ней было совсем иначе. С ней не удалось расстаться по-дружески; под конец в ней стало ненавистно все до мельчайшей молекулы...

Не волна ли любовь: ударяет о берег, умирает и тут же возрождается вновь? Не умирает ли любовь с переменами в женщине, которую ты считаешь идеалом лишь до известной поры? Как все повторяется! Приходит время, и в новой любви, как и в первой, что-то делается совершенно неприемлемым, и чувство снова глохнет. Плохо, что все мы сравниваем, и я тебя, Юлия, в какой-то миг стал сравнивать с Эвелиной. Это сравнение долго было в твою пользу, но потом...

Районный врач направил тебя, медсестру, поставить мне банки. Я сильно простыл, грозило воспаление легких. Выглядел я не бог весть как, а уж моя комната и подавно. В последние годы жизни с Эвелиной я и сам отвык от порядка, и теперь моя одежда тоже была раскидана по стульям. Рубахи! Горы немытых рубах, давно забывших про белизну и крахмал. Запущенный мужчина, барсуком живущий в своей норе, нужной только в качестве ночлега. К тому времени перед генетикой раскрылись широкие горизонты, и наша лаборатория работала как одержимая.

У тебя, Юлия, были нежные руки и зеркально ясные глаза, и в них я разглядел брезгливость и недоумение. Ты шла на визит к профессору, к некоему высшему существу, у тебя поначалу даже голос от волнения дрожал, и на́ тебе — барсучья нора.

Ты была настоящей сестрой милосердия. Ты не только лечила. Ты сбегала за молоком, вымела комнату. Собрала все мои рубашки. На второй, третий и четвертый день ты отпаивала меня травами и варила бульоны. И, кажется, уже на пятый день моя однокомнатная квартира преобразилась до неузнаваемости: она стала чистой и невообразимо удобной. Только к письменному столу ты не прикоснулась. Я это отметил с удовлетворением и признательностью.

Потом ты сказала:

— Ну, уважаемый профессор, вы здоровы, и я вам уже не потребуюсь. Только очень-очень прошу, больше так не опускайтесь.

Но я за эту неделю успел привыкнуть к твоим шагам и твоим рукам, заставлявшим вещи, как по мановению волшебного жезла, находить свои места, вовремя все подававшим и вовремя убиравшим. И когда с моим выздоровлением ты перестала приходить, я ощутил пустоту и потребность тебя разыскать.

«Именно такая добрая фея мне и нужна, она будет идеальной женой».

Ты стала моей женой. В ожидании первого ребенка мы в счастливом согласии порешили, что теперь ты можешь побыть дома. Так прекратила существование медсестра Юлия и возникла супруга профессора Дабола.

На Новый год, желая тебя порадовать, я принес три роскошные ветки белой сирени. Но радости ты не выказала. Ты поморщилась.

— Не нравится?

— Нет, почему же, нравится. Только очень непрактично — выбрасывать бешеные деньги на цветки, которых завтра же не будет.

— Но ведь у нас денег хватает.

— Деньги никогда не бывают лишними. Нужна новая мебель, да и... другая квартира. Сам понимаешь, для профессора такая комнатушка — не дело. Главное, ребенку нужен свой угол.

Но ребенок родился мертвый.

Общее горе нас сблизило...

Наш второй ребенок умер через две недели после рождения.