Разные. Мужское и женское глазами приматолога

У бонобо груди не являются сексуальным сигналом. Набухшие во время кормления и менее волосатые, чем остальное тело, они могут быть достаточно заметными

Сексуальная мораль в США развивается в направлениях, о которых несколько десятилетий назад я и помыслить не мог. Совместное проживание гражданских супругов становится все более частым явлением, рождение внебрачных детей становится более привычным и спокойнее воспринимается обществом, а однополые браки легализованы во всей стране. Общество также становится все терпимее к прилюдному кормлению грудью. Если кормящую мать с позором выгонят из ресторана, на следующий день туда заявится толпа разъяренных матерей, чтобы специально покормить своих детей в этом заведении. Политический импульс в пользу предоставления оплачиваемого декретного отпуска для матерей (и отцов) скоро приведет к тому, что комнаты для кормления грудью останутся в прошлом[116].

Грудь обезьяны в период кормления может достигать второго размера (чашка B женского бюстгалтера), но она теряет в объеме в промежутках между рождением потомства. Грудь женщины уникальна, поскольку остается набухшей постоянно. Мы сексуализировали этот орган, созданный для кормления по типу млекопитающих, но это не типично для всех человеческих сообществ и не похоже на то, чем обладают другие животные. Ни одна собака не возбуждается от вида сосков другой собаки, несмотря на то что у собак их аж восемь штук. Грудь самки, в отличие от зада, никогда не заставляет самцов человекообразных обезьян оглянуться.

Грудь предназначена для кормления, вот почему юные бонобо и шимпанзе так к ней привязываются. При малейшем беспокойстве или расстройстве (проиграл в драке со сверстником или пчела ужалила) они бросаются к маме, чтобы пососать ее сосок, пока не успокоятся. Человекообразные обезьяны обычно кормят грудью детеныша в течение четырех, иногда пяти лет, но чемпионом по кормлению являются орангутаны, которые в дикой природе кормят грудью от семи до восьми лет. Очевидно, мы не единственные медленно развивающиеся гоминиды. Диким человекообразным обезьянам доступно мало ресурсов для кормления детенышей, кроме фруктов в лесу, которые детеныши начинают есть, достигнув возраста одного года. Впрочем, источник фруктов ненадежен, отсюда и потребность продлевать период грудного вскармливания[117].

Когда грудь не работает так, как должна, у людей имеется решение для этой проблемы. У диких приматов нет таких возможностей, но в неволе мы можем научить человекообразную обезьяну кормить младенца из бутылочки. Я однажды проделал это с шимпанзе по имени Кёйф, которой мы дали детеныша на воспитание в зоопарке Бюргерса. Кёйф лишилась нескольких своих детей из-за недостатка грудного молока. Каждый раз, как это случалось, она впадала в депрессию, которая проявлялась в попытках уйти в себя, душераздирающих криках и потере аппетита. Через прутья клетки я показывал Кёйф, как держать бутылочку и кормить новорожденную шимпанзе по имени Розье, которая находилась с моей стороны решетки. Самым сложным было не научить Кёйф держать бутылочку, что для использующей орудия человекообразной обезьяны не составляет труда, а донести до нее, что молоко предназначалось не ей, а Розье. Кёйф так сильно заинтересовалась детенышем, что делала все, чего я хотел, и быстро воспринимала все новое. Когда я передал Розье ее приемной маме, она навсегда привязалась к Кёйф, которая успешно ее вырастила. Несколько раз в день она приходила из уличного вольера вместе со своей малышкой, чтобы покормить ее.

Кёйф была навечно мне благодарна. Каждый раз, как я навещал зоопарк, она радовалась мне, будто давно потерянному родственнику, занималась со мной грумингом и начинала скулить, когда я порывался уйти. Позже наши уроки помогли ей вырастить собственное биологическое потомство.

Сейчас в живых осталось не так много шимпанзе, изначально составлявших колонию в зоопарке Бюргерса, чтобы встречать меня, когда я приезжаю. Розье все еще там, и у нее уже есть своя дочь. Тем не менее она не знает, кто я, потому что была младенцем, когда я держал ее на руках сорок лет назад. Сейчас, когда люди видят мою фотографию с Розье на руках, они смеются, поскольку я не только намного моложе на ней, чем сейчас, но там у меня еще и длинные волосы. Мое поколение в массовом порядке протестовало против авторитета родителей, университетов и правительства, и наши волосы и одежда были частью этого протеста. По вечерам я слушал богемного вида идеологов, ораторствовавших о вреде иерархий, а днем наблюдал борьбу за власть в колонии шимпанзе. Это чередование ставило передо мной серьезную дилемму из-за таких противоречивых посылов.