Их уникальное положение неожиданно проявилось в одном из наших поведенческих экспериментов. Мы разбили шимпанзе на пары, чтобы проверить, заботит ли их благополучие друг друга. Каждый шимпанзе мог выбрать еду либо для них обоих, либо только для себя самого или себя самой. Человекообразные обезьяны не только в подавляющем большинстве предпочли вариант, при котором им обоим было что пожевать, но наиболее щедрыми индивидами оказались высшие по рангу представители обоих полов. Эксперимент с нечеловекообразными обезьянами показал такой же результат. Почему альфа-особи больше других пекутся об общественных интересах? Это вопрос о том, что первично — курица или яйцо. Добираются ли они до вершины иерархии за счет того, что помогают другим? Или они охотней делятся с другими благодаря своему комфортному положению? В чем бы ни была причина, это открытие показывает, почему социальное доминирование нельзя сводить к притеснению одних животных другими. Все устроено намного сложнее, и щедрость играет здесь не последнюю роль[122]
.С момента открытия иерархии у кур столетие назад мы знаем, насколько широко распространены социальные лестницы в царстве животных. Посадите вместе дюжину гусят, или щенков, или обезьян, и среди них гарантированно начнется борьба за доминирование. То же самое относится к человеческим малышам в первый день в детском саду. Это настолько древнее стремление, что от него нельзя просто взять и отмахнуться. И все же именно так мы и поступаем. Мы обсуждаем власть как нечто, быть может, имеющее отношение к другим, но никак не к нам самим. Став профессором психологии три десятилетия назад, я усвоил, что даже серьезные ученые притворяются, будто не видят определенные типы поведения прямо у себя под носом. Власть остается табуированной темой, и нам определенно не по душе, насколько мы в этом похожи на другие виды животных.
Мы подвержены такому же самообману применительно к гендерным различиям. Мы так увлекаемся надеждами на преображение нашего мира, что забываем, как выглядит наше реальное поведение. Некоторые ученые преувеличивают значение гендера, утверждая, что мужчины родом с Марса, а женщины — с Венеры. Или что женщины эмоциональны, а мужчины рациональны. Но в то же время другие — быть может, в качестве реакции на такие преувеличения — минимизируют различия настолько, что те оказываются полностью стерты. Существующие различия преподносятся как поверхностные и легко преодолеваемые. За шумихой вокруг этого вопроса стало трудно разглядеть, что ни одна из этих крайностей не соответствует наблюдаемому поведению[123]
.Быть может, нам надо сделать так, как обычно я делаю во время предвыборных дебатов по телевизору. Я выключаю звук, чтобы сосредоточиться на языке тела, которому доверяю больше, чем звуковым волнам, исходящим из уст кандидата. Похожим образом нам следует временно приглушить у себя в головах голоса тех, кто навязывает нам взгляд на гендерное поведение, и просто наблюдать за этим поведением в реальности.
4. Неверная метафора. Преувеличенная патриархальность приматов
Что могло пойти не так?
Что может пойти не так, если выпустить сотню обезьян в просторный каменный вольер? Особенно если они принадлежат к видам, питающим страсть к гаремной жизни, а вы, вместо того чтобы на каждого самца выделить по несколько самок, выпускаете совсем немного женских особей при подавляющем большинстве мужских.
Такой эксперимент провели сто лет назад на Обезьяньем холме в Лондонском зоопарке. Добром это не кончилось. Последовавшая общая свалка и кровавая бойня легли в основу представлений людей о межполовых отношениях у приматов. Затея неудачная вдвойне. Мало того что этот вид обезьян весьма далек от человека, их поведение в зоопарке было заведомо патологическим. Самцы гамадрила — крупной обезьяны с напоминающей собачью морду физиономией, которой поклонялись в Древнем Египте, — вдвое крупнее самок и имеют длинные и острые клыки. Вдобавок самцы отращивают гриву, напоминающую серебристо-белый плащ, в то время как самки остаются полностью коричневыми, что делает самцов еще приметнее.
Каждый самец стремится построить небольшую полигинную семью. На Обезьяньем холме они яростно сражались за немногочисленных самок, не давая своим будущим партнершам времени не только отдохнуть, но и хотя бы поесть. Они таскали свою добычу по всему вольеру, в процессе убивали самок и совокуплялись с трупами. Сотрудники зоопарка добавили в вольер самок, но это не остановило кровопролитие. Около двух третей гамадрилов погибли. После того как бои утихли, мужское сообщество немного успокоилось[124]
.