Разные. Мужское и женское глазами приматолога

Такие взгляды связаны с нахождением останков в Южной Африке в 1924 г. Этого предка, названного «австралопитек африканский» (Australopithecus africanus), считали плотоядным зверем, который заглатывал свою добычу живьем, расчленял ее на части и утолял жажду горячей кровью. Палеоантрополог Рэймонд Дарт живописал эту яркую картину несмотря на то, что в его распоряжении был всего лишь один-единственный череп юного животного. Скудные свидетельства не остановили его разыгравшееся воображение. Сейчас мы осознаем, что австралопитек, похожий на прямоходящего бонобо, находился достаточно далеко от вершины пищевой цепочки. И все же ужасающая характеристика Дарта осталась с нами. Она породила миф об «обезьяне-убийце», согласно которому мы происходим от безжалостных убийц и насильников, устраивавших войну чуть ли не ради развлечения[173]. Когда агрессивная природа шимпанзе получила широкую известность, это окончательно закрепило в обществе данную теорию. Учитывая, что подобные склонности приписывали и нашим предкам, и нашим сородичам-обезьянам, разве мог кто-нибудь усомниться, что жестокость у нас в крови?

Эти идеи всех устраивали — пока на сцену не ворвались мирные бонобо. По словам Такаёси Кано, их группы встречаются в лесу без всяких столкновений. Его студенты даже говорили о «смешении» и «слиянии»[174]. Сегодня нам известно, что сообщества бонобо делятся едой с другими сообществами и иногда берут на воспитание сирот своих соседей. Эти полевые наблюдения во многом изменили общепринятый миф о происхождении человека. Мои собственные наблюдения с подробным изучением эротической и гедонистической сторон жизни этого вида все только усугубили. Бонобо стали полиаморными «детьми цветов». Наличие столь нежных и чувственных родичей не вязалось с представлением о разнузданной жестокости на протяжении всей истории возникновения человека.

Согласно до сих пор господствующей концепции, мы все носим каинову печать. Например, канадско-американский психолингвист Стивен Пинкер в своей книге «Лучшее в нас» (The Better Angels of Our Nature, 2011)^{10} предположил, что человечеству необходима цивилизация, чтобы держать свои деструктивные инстинкты под контролем. Поскольку его теория работает, только если наши предки обладали гиперагрессивным характером, Пинкер взял шимпанзе за модель наших предшественников и бодро замел бонобо под коврик, назвав их «очень странными приматами». Британо-американский антрополог Ричард Рэнгем высказался в том же духе в своей книге «Парадокс добра» (The Goodness Paradox, 2019), придя к выводу, что люди лучше уживаются друг с другом, чем можно предположить, а значит, мы, по-видимому, одомашнили себя. Он также берет своей исходной точкой агрессивного предка, похожего на шимпанзе, а бонобо упоминает только как боковую ветвь эволюции, уточняя, что они «пошли своим путем»[175].

Неловкая ситуация, в которую нас ставят бонобо своим присутствием на нашем родословном древе, ясно отражена в этих книгах. И это не считая того, что предложенные Пинкером и Рэнгемом эволюционные сценарии оказались бы не нужны, если бы наш биологический вид брал начало от менее воинственной породы. Если бы мы происходили от предка, больше похожего на бонобо, все было бы значительно проще. Разумный уровень агрессии у нашего вида больше не требовал бы особых разъяснений. Вместо того чтобы создавать новые проблемы, бонобо могли бы стать решением уже существующих.

Еще одна деликатная тема, связанная с бонобо, — это их половая жизнь. Она представляла проблему из-за ряда табу в некоторых человеческих культурах. Авторы документальных фильмов о природе на ведущих информационных платформах, таких как BBC и японский канал NHK, были не готовы и на пушечный выстрел приблизиться к теме секса. Они показывали кадры с грумингом или играми резвящихся бонобо, но обрывали показ каждый раз, как человекообразные обезьяны принимали позиции с явно сексуальным подтекстом. Диктор отвлекал зрителей какой-нибудь туманной фразой, вроде того что бонобо любят проводить время вместе. Я прозвал этот прием coitus interruptus (прерванное совокупление).

У ученых также имелись с этим проблемы. Один как-то написал, что нам лучше игнорировать этих «странных» человекообразных обезьян с распутной половой жизнью, которая «кажется утомительной». Другой пытался поставить под сомнение половую активность бонобо. Тем не менее его подсчеты включали только взаимодействие взрослых бонобо в гетеросексуальных отношениях, то есть большой процент эротической активности бонобо остался неохваченным. Некоторые из моих коллег даже отказывались признавать сексуальную природу поглаживания гениталий и трения ими друг о друга. «Разве это действительно секс?» — спрашивали они. Они предпочитали называть это «крайней привязанностью». Это было почти смешно! Я не мог не заметить, что если бы я продемонстрировал такого рода «привязанность» на людной улице, то через несколько минут оказался бы в наручниках[176].