Разоблаченная Изида. Том 2. С комментариями

В Сибири шаманы все невежественны и неграмотны. Шаманы Татарии и Тибета – их очень мало – большей частью по-своему ученые люди и не позволяют себе подпасть под контроль каких-либо духов. Первые являются медиумами в полном смысле этого слова; последние же – «маги». Неудивительно, что набожные и суеверные люди, увидев один из таких [шаманских] кризисов, заявляют, что шаман был одержим бесом. Точно так же, как в случаях корибантского и вакхического исступления у греков древности, «духовный» кризис шамана проявляется в буйном танце и в дикой жестикуляции. Мало-помалу в зрителях возникает дух подражания; охваченные неотразимым импульсом, они тоже танцуют и в свою очередь приходят в экстаз; и тот, кто начал с того, что присоединился к хору, постепенно и бессознательно начинает участвовать в жестикуляции до тех пор, пока не падает на землю истощенный и часто – умирающий.

Вызывание живого духа шаманом, засвидетельствованное автором

«О, младая дева! Ты одержима богом! Это или Пан, или Геката, или почтенные Корибанты, или Кибела, что возбуждает тебя!» – поет хор, обращаясь к Федре, у Еврипида. Эта форма психологической эпидемии слишком хорошо известна еще со времен Средневековья, чтобы приводить ее примеры. Choroea sancti Viti – исторический факт, и она распространилась по всей Германии. Парацельс вылечил значительное количество лиц, одержимых таким духом подражания. Но он был каббалистом и поэтому был обвинен своими врагами в изгнании бесов силою еще более сильного демона, которого он якобы носил при себе в рукоятке своей шпаги. Христианские судьи того ужасного времени нашли лучшее и более верное лекарство. Вольтер заявляет, что в области Юра между 1508 и 1600 годами набожные судьи предали смерти более 600 ликантропов..

Но в то время как безграмотный шаман является жертвой, и в течение своего транса иногда видит присутствующих людей в образах различных животных, и часто заставляет их разделять свою галлюцинацию, – его брат-шаман, обученный в мистериях жреческих училищ Тибета, выгоняет элементарных тварей, которые могут создавать галлюцинации точно так же, как живой месмеризатор, – но не с помощью более сильного демона, а просто знанием природы невидимого врага. Там, где академики терпели неудачу, как, например, в случае Кевенносы, там шаман или лама скоро пресекли бы эту эпидемию.

Мы уже упомянули принадлежащий нам камень, сердолик, который оказал такое неожиданное и благоприятное влияние на решение шамана. Каждый шаман имеет такой талисман, который он носит на шнурке под левой рукой.

«Какую пользу он приносит тебе и каковы его свойства?» – часто спрашивали мы нашего проводника. На это он никогда не отвечал прямо, уклонялся от всяких объяснений, обещая, что как только предоставится случай и мы будем одни, он попросит камень ответить самому за себя. С такой очень неопределенной надеждой нам только оставалось прибегать к собственному воображению.

Но день, когда камень «заговорил», настал очень скоро. Это произошло в наиболее критические часы нашей жизни, в то время, когда бродяжническая натура путешественника увлекла пишущую эти строки в далекие страны, где неизвестна цивилизация и безопасность не может быть гарантирована даже на один час. Однажды после обеда, когда все мужчины и женщины ушли из юрты, служившей нашим домом более двух месяцев, чтобы быть свидетелями церемонии ламаистского изгнания Чутгура[1256], обвиняемого в том, что он поломал и тайно похитил всю скудную мебель и горшки у семьи, проживавшей на расстоянии двух миль, – я напомнила шаману, оставшемуся единственным моим защитником в этих непривлекательных пустынях, о его обещании. Он вздохнул и заколебался; но после краткого молчания оставил свое место на овчине и, выйдя из юрты, повесил на колышке перед входом высохшую голову козла с огромными рогами; затем, опустив войлочный занавес юрты, сказал, что теперь ни один человек не отважится входить в юрту, так как голова козла была знаком, что он был «за работой».

После этого, засунув руку за пазуху, он вытащил оттуда камешек размером с грецкий орех и, осторожно развернув его, поспешил, как показалось, проглотить его. Через несколько мгновений его конечности застыли, тело стало негибким, и он упал, холодный и бездвижный как труп. Если бы не легкое подергивание его губ при каждом задаваемом вопросе, то эта сцена была бы озадачивающей, даже страшной. Солнце заходило, и если бы не было тлеющих угольков посреди юрты, полный мрак прибавился бы к угнетающей тишине, царствовавшей кругом. Мне приходилось жить в прериях Запада и в бескрайних степях Южной России; но ничто не сравнимо с тишиной при солнечном закате над песчаными пустынями Монголии, даже обнаженное безлюдие пустынь Африки – хотя первые частично обитаемы, а последние совершенно лишены признаков жизни. И вот, автор этих строк была наедине с тем, что выглядело ничуть не лучше трупа, лежащего на земле. К счастью, это состояние длилось недолго.