Разоблаченная

Ты только что кончил, но твой член по-прежнему возбужден, он вновь готов.

‒ Вот так? ‒ ты медленно, нежно, скользя, входишь в меня, целуешь мою шею.

Частичка меня говорит «да».

‒ Нет, ‒ практически рычу я. Отталкиваюсь и бью тебя локтем так сильно, как только могу.

Я позволила тебе войти в мой рот своим пенисом, но потом ты отнял у меня то, что я не хотела отдавать.

Я же никогда не отказывалась.

Теперь я ставлю все под сомнение. В особенности себя же саму.

Твоя сперма все еще на моем лице.

‒ Вели мне остановиться, Икс.

‒ Остановись, Калеб, ‒ говорю я спокойным голосом. Я горжусь этим, поскольку сейчас я нисколько не спокойна.

Ты отпускаешь меня и отходишь. Опустошенная, я сползаю вниз. Опираюсь на холодный серебристый метал двери лифта. В груди тяжесть. Дыхание спертое. Слезы текут из глаз. Я разворачиваюсь. Делаю шаг к тебе.

И я бью тебя со всего маху, по лицу, так сильно, насколько могу. Моя ладонь с треском врезается в твое лицо. Я бью снова. Снова и снова. Ты не пытаешься защищаться.

‒ Так я веду себя с ними. Я не спрашиваю, чего они хотят. Я трахаю их. Делаю то, чего я хочу. Я не нежен. Они либо мирятся с этим, либо уходят. Но ты... с тобой я так не поступаю, потому что ты не такая, как они. ‒ Твои щеки покраснели от моих шлепков.

Моя слюна, твое семя ‒ все осталось на твоем лице, на моей руке. Мы оба перепачканы.

‒ Я видела, как ты вел себя с Рейчел, все было иначе. ‒ Я до боли хочу вытереть лицо, но не доставлю тебе такого удовольствия. ‒ По-твоему, твои слова должны как-то смягчить то, что ты только что сделал?

‒ Ты могла меня остановить. Мой член был у тебя во рту. Ты могла бы укусить меня. Твои руки были свободны. Ты могла бы ударить меня, оттолкнуть меня, схватить за яйца. Ты могла бы сделать что угодно. Но не стала. Ты просто сидела и принимала меня. ‒ Ты делаешь паузу для эффекта. ‒ Тебе это нравилось.

‒ Не смей переворачивать все с ног на голову, Калеб Индиго.

‒ Почему нет... Мадам Икс? Разве это не правда? Разве ты не могла меня остановить?

Он прав. Я действительно могла. Я недостаточно упорно сопротивлялась.

Я с силой толкаю Калеба так, что он попятился назад.

‒ Будь ты проклят, Калеб! За что ты так со мной?

Ты легко восстанавливаешь равновесие и отворачиваешься. Вытираешь лицо рукой. Одеваешься с привычной аккуратностью.

‒ Ты хочешь видеть меня плохим. Так что я буду плохим. ‒ Ты одет, а я все еще голая, и ты оглядываешься на меня. ‒ И в глубине души ты знаешь, что тебе понравилось. Может, тебе не нравится, что я был грубее, чем ты бы предпочла, но тебе понравилось. Так же, как тебе нравилось смотреть, как я трахаю Рейчел. Ты ненавидишь меня за это, но мне кажется, ты больше ненавидишь себя за то, что тебе это понравилось.

Я качаю головой, но не могу подобрать слова, чтобы это отрицать.

Ты не улыбаешься, но я отчетливо вижу тень удовольствия, промелькнувшую на твоем лице.

‒ Ты не отрицаешь этого.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но у меня нет слов. А потом...

Ты целуешь меня.

Нежно целуешь.

Так сладко.

Ты отходишь, лезешь во внутренний карман пиджака и вытаскиваешь гладкий шелковый бордовый галстук. Вытираешь им мое лицо, а затем снова меня целуешь.

Ты замечаешь, что я не целую тебя в ответ?

Меня шатает. Твои эмоциональные манипуляции оставляют во мне лишь пустоту и утомление.

Ты тянешься в карман на боку брюк, вытаскиваешь тонкий белый прямоугольник. Телефон. Даешь его мне.

‒ Это твой. Я вбил в него свой номер. И Лена, если тебе понадобится водитель или еще что. Ты бросаешь взгляд на кучу тряпья ‒ моя одежда, платье, белье. И маленький квадратик сложенной бумаги. Ты наклоняешься, вытаскиваешь его, разворачиваешь и читаешь. Складываешь и отпускаешь, позволяя ему упасть. Забираешь обратно телефон, какое-то время что-то там делаешь. ‒ Вот. Теперь у тебя есть и его номер тоже. Так я предоставляю тебе выбор.

Ты отдаешь телефон, и я беру его спокойно и молча. Я так устала, что едва стою ровно. Ты просто смотришь на меня с характерно непроницаемым выражением.

‒ Хочешь быть ею? ‒ Ты показываешь на бумажный квадратик. На нем имя. ‒ Тогда будь ею. Будь иммигранткой.

Ты поворачиваешься, лифт открывается, ты заходишь и вставляешь ключ. Я недалеко. Ты хватаешь меня за бедро и притягиваешь к себе. Снова целуешь меня в губы, как никогда. А потом отпускаешь, и я отступаю.

‒ Ты Изабель, а я Калеб.

Остальное ты не произносишь, но почему-то это даже хуже, чем если бы ты сказал все.

Как будто не произнося остального, ты показываешь, что видишь ложь. Что плохого не было. Что ты не спасал меня. Внезапно я желаю лжи.

Хочу обмана.

Но ты лишь повторяешь правду, новую правду.

‒ Ты Изабель, а я Калеб.

Ты поворачиваешь ключ, двери закрываются, и я вижу, как ты удаляешься, и вот ты исчезаешь.

Я остаюсь наедине с твоими словами.

Ты Изабель, а я Калеб.

Ох, какой же ты жестокий. Даже если я это она, то я все равно принадлежу тебе.

Я принимаю душ ‒ долгий, обжигающий душ, и тру себя до красноты и боли, а затем включаю холодную воду. Я чищу зубы до тех пор, пока десна не начинают кровоточить.