Разоблаченная

‒ Ты не понимаешь, о чем говоришь, Икс, или Изабель, кем ты там себя возомнила.

‒ Не важно, кто я. И, кстати, Калеб, ‒ я позволяю тишине, глумящейся над нами, зависнуть в воздухе. ‒ Я задам тебе один вопрос, и ты ответишь мне правду, или клянусь, я никогда больше не заговорю с тобой.

‒ Хорошо, ‒ спокойно произносишь ты.

‒ Как ты нашел меня?

Вздох. Свидетельство, что ты сдаешься.

‒ Тебе делали микро-пластику. Вживили чип. Я заплатил хирургу, который по крупицам собрал твое лицо, два с половиной миллиона долларов.

Это потрясение. Оно настолько велико, что я онемела, я в шоке, и, похоже, от этого в силах сохранить абсолютное спокойствие.

‒ Микро-пластика? Реконструкция лица? ‒ Я касаюсь левой стороны лица, чуть выше уха.

‒ Ты не помнишь? ‒ Ты в недоумении.

‒ Нет. ‒ Я стараюсь вспомнить, но терплю поражение.

Я пытаюсь вернуться в прошлое, но дни после операции, после того, как я очнулась, довольно размыты. Помню терапию и Калеба, хирургов и Калеба, медсестер и... Калеба.

‒ Вся левая сторона лица была... месивом. Правая сторона идеальна, нетронута. А левая... ее просто не было. Я привез самого умелого и знаменитого ринопластического хирурга в мире, и заплатил ему довольно большую сумму денег, чтобы восстановить твою былую красоту. Два с половиной миллиона, которые я упомянул, это лишь взятка за имплантацию чипа, помни. Я заплатил ему больше, чем четырежды по столько, чтобы он бросил всех клиентов и приехал в Нью-Йорк заниматься тобой.

Полагаю, я должна быть впечатлена, сколько тебе пришлось потратить на мое восстановление.

‒ Ты говоришь, что мне вставили... чип ‒ что это значит? ‒ Мне становится сложно говорить, сложно дышать.

Секунду ты не отвечаешь.

‒ Шрам у тебя на бедре... он всегда там был, со дня аварии то есть. Когда доктор Френкель клал тебя на восстановление лица, он разрезал этот шрам, вставил маленький компьютерный чип и закрыл разрез, как будто его никто не трогал. Микрочип позволяет мне определить твое местоположение с точностью до метра, ‒ ты показываешь свой телефон.

Я не знаю, что думать о твоем признании. Так что меняю тему.

‒ Хочешь послушать, какую историю рассказал мне Логан?

‒ Если хочешь рассказать, я послушаю, ‒ безразлично, равнодушно. Недоверчиво.

Может быть, даже слишком.

‒ Была автомобильная катастрофа, ‒ говорю я. ‒ Мои родители погибли, а я ‒ нет. Мы иммигранты. Полиция не опознала меня, но расследование закрыли, потому что я была в коме, из которой могла не очнуться, и меня признали Джейн Доу.

‒ Вот как.

‒ Вот как? ‒ Я смотрю на тебя. ‒ И что значит это твое «вот как»?

‒ Это значит, что в его истории не все гладко, ‒ говоришь ты. ‒ Почему тебя не опознали? Твои родители иммигрировали незаконно, и у них не было паспортов? И даже если допустить, что какая-то невероятная череда событий привела к тому, что вас с родителями невозможно опознать, то почему расследование просто закрыли? Они бы не сдались... просто так. Если Логан смог выяснить, кто ты, то почему не смогли полицейские?

‒ Я... ‒ в горле пересохло, душа замерла, разум в смятении.

‒ Шесть лет, Икс. Я потратил шесть лет своей жизни на заботу о тебе. Ты думаешь, я бы не поделился с тобой такой информацией, раз ее так просто найти? ‒ Откуда мне знать? Не знаю. Ты продолжаешь говорить.

‒ Мы знакомы шесть лет, а этого мужчину ты знаешь чуть больше... чего? Я даже не знаю? Сколько ты провела с ним? Несколько часов максимум? И ты готова поверить всему, что он скажет, ‒ от тебя исходит отвращение.

У меня нет ответа на твои доводы.

‒ Но мое лицо, Калеб. Ты только что сказал, оно обгорело. Как это смогло случиться при ограблении?

‒ Я не сказал, что оно сгорело, Икс. Я сказал, его собирали по кусочкам. Тебя избили, жестоко и грубо. Врачи думают, тебя пинали, когда ты пыталась ползти, понимаешь? Руки за голову? Повреждения были настолько сильными, что лицо уже было бы не твоим. Я не хотел, чтобы ты жила с этим, так что его привели в порядок. Я не говорил, что оно было обожжено.

Вот так быстро моя новая личность испарилась.

Я ненавижу тебя.

‒ Ты ‒ мадам Икс... ‒ говоришь ты. И я отчаянно хочу уцепиться за это. Но не могу. А твои слова, когда-то знакомые и успокаивающие, теперь кажутся пустыми. ‒ А я Калеб...

‒ Прекрати, Калеб, ‒ говорю я, едва способная шептать. ‒ Просто... прекрати.

‒ Если хочешь выбрать другое имя...

‒ С чего это ты решаешь, что мне можно? ‒ спрашиваю я. ‒ Почему вся моя жизнь зависит от тебя? Почему все мое существование зависит от тебя?

Ты вздыхаешь. Вздох полный давнего страдания.

‒ Останови машину, Лен, ‒ произносишь ты.

Машина сворачивает на обочину Пятой авеню за несколько домов от твоего небоскреба, справа от нас проносится утренний поток машин.

Ты указываешь на дверь, окно, мир за ними.

‒ Тогда иди. Ищи свой путь.

‒ Калеб...

Ты открываешь дверь, смотришь на машины, затем назад за машину. Распахиваешь мою дверь. Хватаешь за запястье. Вытаскиваешь меня. Закрываешь дверь и возвращаешься к двери за шофером.